Митрополит антоний (храповицкий). Жизнеописание Блаженнейшего митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) Викарий Казанской епархии

Кто такой Антоний? Он защитник жида Бейлиса выкачавшего кровь христианскую из отрока Андрея Ющинского, для масонского ритуала на мацу. И вообще Антоний Храповицкий защищал от погрома евреев богоубийц, признавал врагов христианства как избранный народ Божий, но распявший Господа нашего Iисуса Христа,.

Антоний Храповицкий, стяжавший себе славу в Православной Церкви как передовой ученый богослов конца XX столетия, на самом деле явился как внутренний враг Церкви.

Это он в 1912 году в Святейшем Синоде оказался главным и первым имяборцем.

А имяборчество по духу своему является Христо-убийцей.

Распявшие Iисуса Христа богоубийцы ненавидели даже Имя (Господа) Iисуса и строго настрого, под угрозой мучений запрещали святым Апостолам учить об Имени Господа Iисуса (Деян. 4,17; 5,28).

Также и имяборчество ненавидит Имя (Господа) «Iисусъ», отрицает Его Божество, называет Его простым человеком, а Имя Иисуса называет простым человеческим именем, и по духу своему является родным богоубийству жидовскому. Так же и Антоний Храповицкий является по духу своему братом богоубийцам, и также как и они ненавидел Имя (Господа) «Iисусъ», и как жиды ненавидели святых Апостолов, так Антоний ненавидел, исповедников Божества Имени Iисуса славящих это Сладчайшее единственное Имя, которым, по учению св. Апостола Петра только этим Именем можно спастись (Деян. 4,10-12).

Поэтому, Антоний Храповицкий является, как говорит о таковых св. Iоанна Златоуст, предтечей антихриста. Это Антоний заразил жидовским имяборчеством всех других шесть архиереев членов Синода. Да так заразил, что член Синода архиеп. Сергий Страгородский от ненависти к Сладчайшему Имени (Господа) «Iисусъ» в знак отрицания Его Божества, в своем кабинете написал на листке бумаги Имя (Господа) «Iисусъ», бросил на пол этот листок с Именем Господним «Iисусъ» и топтал его растирая своими ногами.

Это он Антоний Храповицкий в редактируемом им Журнале «Русский Инок» публиковал в своих статьях хульное учение об Имени Господа «Iисусъ» распространяя свою хулу на это Имя и на Имя Пресвятой Богородицы, чем возмутил иночество в русских монашеских обителях.

Это он Антоний Храповицкий организовал трех синодальных докладчиков и заарендованного специально для похуления Ипени Божия преподавателя латинского языка професСОРа С.В.Троицкого написать свои доклады против Божества Имени Бога и против Имени Господа Iисуса, и на основании этих докладов, архиеп. Сергий Страгородский топтавший своими ногами Сладчайшее Имя Господне «Iисусъ» написал богохульное Послание «Святейшего Синода» датируемое от 18 мая 1913 года и опубликованное на весь мiр в № 20 Церковных Ведомостей, на стр. 277-286 и в «Прибавлениях» к № 20 Ц.В. стр. 853-909). Все духовенство Российской Церкви приложило свои подписи под этим Посланием Синода в знак принятия ими вероотступного учения Синода, как истинной Православной Веры Апостольской и свято-Отеческой.

А потом Синод командировал на Святую Гору Афон члена Синода архиеп. Никона Рождественского на военном судне обманным путем испрошенного у Царя Никола II с частью воинства русской армии, который свершил на Афоне погром двух русских обителей и избиение штыками и прикладами Афонских иноков отказавшихся подписаться под богоборческим Посланием Синода.

Вот кто такой Антоний Храповицкий! В эмиграции, после революции в России, как глава тамошней «православной» имяборческой церкви Антоний Храповицкий благословлял чадам своей церкви вступать в масонство, до определенной ложи.

По духу брат богоубийцам, Антоний Храповицкий в эмиграции составил свой богоборческий катехизис в котором отрицал необходимость для искупления мiра крестных страданий Господа Iисуса Христа и учил, что Iисусъ Христос еще до Своего распятия, в Гефсиманском саду в своей молитве к Отцу Своему Небесному, когда обливался потом каплющим как кровь, уже тогда искупил мiр.

Чем же пахнет этот катехизис Храповицкого? - отрицанием реального Искупления мiра на кресте Господом нашим Iисусомъ Христомъ - ослаблением или даже полным отрицанием силы Креста и Крестных Заслуг Iисуса Христа.

Как Христо-убийцы евреи даже до сих пор ненавидят Крест Христов, так и дух сатанинский живший в Антонии Храповицком хотел похулить Крест и Крестные страдания Спасителя на Кресте за род человеческий. Но еретический катехизис Антония Храповицкого изобличил архиепископ Феофан (Быстров) Полтавский, и он не был издан. Антоний Храповицкий за это возненавидел архиеп. Феофана и запретил его дальнейшую деятельность и последний скончался в затворе в одном местечке во Франции.

Умирая на кресте распятый на нем Спаситель наш Iисусъ Христосъ произнес последнее Свое слово: «Свершилось!» и испустил свой дух..

Что свершилось?

Свершилось - Искупление! Свершилось на Кресте, а не в Гефсиманском саду при молитве Iисуса к Отцу Своему Небесному!..

И этого Искупления, признанием ненужной смерти на кресте Спасителя, хотел лишить весь человеческий род Антоний Храповицкий, недостойно принявший в эмиграции звание Митрополита. А его подхалимы, усердно назвали Антония Храповицкого «блаженнейшим»; - а он «блаженнейший» предтеча антихриста…

Кто защищает Имяборческий Синод, тот защищает богоотступничество Синода и признает своим наставником предтечу антихриста архиеп. Антония Храповицкого вкупе со всем составом Синода повергших Российскую Церковь в погибельное отступление, предсказанное св. ап. Павлом (2 Фесс. 2,3).

(29.03.1863–10.08.1936)

Антоний (Храповицкий), митрополит Киевский и Галицкий, основатель и первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей

В миру Храповицкий Алексей Павлович, родился 17 марта 1863 г. в семье старого новгородского дворянина-помещика, общественного деятеля, бывшего генерала и героя войны 1877-1878 гг. .

Воспитанный матерью в церковно-аскетическом духе, он после окончания гимназии с золотой медалью поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию.

В ранней молодости находился под большим влиянием Достоевского, часто посещал его, много с ним беседовал, утверждаясь в христианстве, православии и монашестве. Друзья Храповицкого предполагали, что не с него ли Достоевский писал Алешу Карамазова, тем более, что и имя было одно и то же.

В конце 4-го курса Академии Алексей принял монашество с именем Антония и в 1885 году был рукоположен во иеромонаха. Жизнь он вел скромную и строгую, выполнял обеты монашества.

Академическая карьера

В 1885 году по окончании Академии Антоний был оставлен в ней в качестве профессорского стипендиата и в то же время, исполняя должность помощника инспектора Академии с 1885 по 1886 год.

В 1886 году назначен преподавателем Гомилетики, Литургии и Каноники в Холмскую духовную семинарию.

В 1887 году был избран исполняющим должность доцента Петербургской духовной академии по кафедре Св. Писания Ветхого Завета. В "Церк. Вестнике" за 1891 год упоминается как преподаватель по кафедре "Введение в круг богословских наук" той же Академии до 1890 года.

В 1888 году получил степень магистра богословия после защиты диссертации на тему: "Психологические данные в пользу свободы воли и нравственной ответственности". В том же году утвержден в звании доцента Академии.

В 1889 году назначен исполняющим должность инспектора Петербургской Духовной Академии.

В 1890 году получил назначение на должность ректора Петербургской духовной семинарии, с возведением в сан архимандрита, а через несколько месяцев перемещен на должность ректора в Московскую духовную академию.

По воспоминаниям прот. Сергия Четверикова, учившегося в МДА в то время, "владыка Антоний был сердцем нашего академического мира... Двери его покоев во всякое время были открыты для студентов. Сам он часто приходил на нашу вечернюю молитву в академическую церковь и после молитвы о чем-нибудь беседовал. Он умел подойти к каждому из нас, и из наших отношений с ним был устранен дух формализма и официальности. Мы жили согретые его любовью и лаской. И вместе с тем эти отношения были чужды всякой фамильярности. Мы чувствовали его неизмеримое превосходство... Он впервые, может быть, многим из нас раскрывал смысл православного пастырства как любовного и самоотверженного приятия в свою душу своей паствы, переживания вместе с нею всех горестей и радостей, всех испытаний, искушений и падений своих духовных чад и возрождения и восстания силою сострадательной любви и молитвы» .

В 1895 году назначен ректором Казанской духовной академии. Этот перевод произошел по причине разногласий с митрополитом Московским Сергием (Ляпидевским), настаивавшим, что не следует постригать в монахи до 30 лет.

Викарий Казанской епархии

7 сентября 1897 года был хиротонисан во епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии. Хиротонию совершали в Казани: архиепископ Рижский и Митавский Арсений (Брянцев), как представитель Святейшего Синода, епископ Нижегородский и Арзамасский Владимир (Никольский), епископ Самарский Гурий (Буртасовский), епископ Сарапульский Никодим (Боков) и епископ Балахнинский Аркадий (Карпинский).

1 марта 1899 года назначен епископом Чистопольским, первым викарием Казанской епархии, с оставлением в должности ректора.

Преосвященный Антоний пользовался глубокой любовью молодежи и окружающих его, а скромность его и простота все увеличивали толпу его приверженцев. Его чарующее обаяние "пленяло в послушание ему сердце каждого человека с первого знакомства, с первой встречи". Не знавшие его близко, изумлялись непреодолимой силе нравственного влияния его на сердца и волю студенчества, говорили, что он обладает силой "внушения".

На людей действовал он не строгостью и законностью, а добрым, кротким словом. Преосв. Антоний давно приобрел себе широкую известность, как весьма усердный и ревностный распространитель духовного просвещения и богословской науки в народных массах. В Петербургской Академии он был душой кружка студентов - проповедников, разносивших плоды академической науки по церквам во внебогослужебных чтениях, общественным и частным залам, заводам, тюрьмам, ночлежным домам; такие же кружки он основал в академиях Московской и Казанской.

Противник всяких административных и учебных строгостей и ограничений, Преосв. Антоний всегда стремился к достижению выполнения учащимися правил, уставов и программ свободной волей. Провидению угодно было провести его по всем почти академиям, и всюду он оставил после себя заметный след. Как начальник, педагог, ученый и воспитатель, епископ Антоний был кумиром учащейся молодежи. Благоговея пред высотой монашеского служения, епископ Антоний своим настроением пленял академическую молодежь и являлся одним из идейных родоначальников монашества и пестуном многочисленной новой школы ученого монашества. Родоначальником ученого монашества считают Антония (Вадковского). Епископ Антоний первый стал оправдывать образ жизни учено-административного монашества, порвавшего связь с монастырским затвором. Около епископа Антония группировалась монашеская интеллигенция, под его влиянием многие приняли монашество.

За период ректорства в духовных академиях епископ Антоний постриг более 60-ти студентов, из которых впоследствии большинство стали архиереями. Уже в позднейшие годы в своих поучениях он много и убедительно говорил о том, какие тяжелые жизненные последствия постигают тех, которые предполагая вступить на путь монашества, как бы услышав зов Божий, по каким либо житейским соображениям уклонились от этого пути.

Епископ Уфимский и Мензелинский

По предложению и.д. ректора, инспектора Казанской академии от 17 августа 1900 г., Преосв. Антония, епископа Уфимского и Мензелинского постановили: избрать в почетные члены Казанской Духовной Академии ввиду высокопреосвященной и плодотворной деятельности, ввиду его солидных литературных и научно-богословских трудов, ввиду выдающегося церковно-ораторского таланта и неутомимого проповедования слова Божия и, наконец, ввиду его щедрой благотворительности и материального вспоможения нуждающимся студентам Академии.

На Волынской кафедре

27 апреля 1902 года назначен епископом Волынским и Житомирским, священноархимандритом Почаевской Успенской Лавры.

В 1906 году возведен в сан архиепископа.

В 1908 году управляя Волынской епархией, он первый из русских иерархов откликнулся на суждения по вопросу о восстановлении патриаршества в России, издав брошюру соответствующего содержания, как приложение к журналу "Русский Инок". Антоний с юных лет был большим приверженцем патриаршества. На учебнике русской истории Илловайского его рукой нанесены заметки, восхваляющие патриарха Никона и порицающие царя Алексея.

В 1911 году был награжден бриллиантовым крестом для ношения на клобуке.

В 1912 году был назначен членом Святейшего Синода с оставлением его на занимаемой кафедре.

На Харьковской кафедре

1 мая 1917 года был уволен на покой, согласно прошению, с назначением ему местожительства в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре Финляндской епархии.

Осенью 1917 года на Всероссийском Поместном Соборе был один из трех кандидатов в патриархи, вместе с владыками святителем Тихоном Московским и Арсением Новгородским. В то время народная молва оценила его как "самого умного" из архиереев Русской Церкви - в отличии от "самого строгого" Арсения и "самого доброго" Тихона. Блестяще образованный и талантливый церковный писатель, вид-ный церковный деятель двух последних десятилетий синодальной эпохи, давний поборник патриаршества, владыка Антоний пользовался самой широкой поддержкой соборян из трёх кандидатов как бесстрашный и опытный церковный вождь. При голосовании он набрал наибольшее число голосов, но Господь отвёл от него этот жребий.

Митрополит Киевский

19 мая 1918 года был председателем Киевского епархиального собрания и на нем был избран митрополитом Киевским и Галицким. Титул Митрополита Киевского и Галицкого сохранил и во все время пребывания за рубежом.

Эмиграция

В конце 1919 года эмигрировал в Югославию, где организовал Карловацкий собор (21 ноября - 2 декабря 1921 г.). Стал основателем и первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей. В последние годы своей жизни митрополит Антоний ослеп.

Скончался 10 августа 1936 г. и погребен в Белграде в склепе храма Иверского. Над склепом возвышается мраморное надгробие.

Труды

В 1900 году в Казани было издано полное собрание сочинений митр. Антония в трех томах. Эти три тома позволяют составить о нем, как о писателе довольно цельное представление. Его скромная по объему философская диссертация тонет в них незаметной и нехарактерной частицей. Факт свободы воли здесь доказывается из "данности" его в нашем сознании и самосознании.

Следующей ученой работой митр. Антония, выросшей из его профессорских занятий, является "Толкование на книгу св. пророка Михея" (СПБ, 1891), оно же вошло в собрание его сочинений. Отдав дань науке Антоний в остальных своих трудах выступает в типичном облике публициста. Его язык отличается живостью и легкостью, не чуждой местами резкой развязанности. Отзывчивый темперамент, хорошее литературное образование, подвижной ум п проницательность при встречах с людьми дали ему большую власть над духовным студенчеством. Юноши подолгу просиживали у своего неслыханно гостеприимного и ласкового ректора. "Это университет", восклицает один из них; "это - древне-греческая академия: здесь среди болтовни и шуток сеются идеи, каждая из которых достойна вырасти в диссертацию". Нередко как и бывало, но гораздо более оттуда вышло юных монахов особого оттенка.

Богословские воззрения Антония не лишены индивидуальности и даже новаторства, вызывающие его в некоторых пунктах даже на прямую полемику с неподвижными ортодоксами.

Он подчеркнул общественную миссию Церкви, и применительно к этой задаче, развил целую систему пастырского душепопечения, приближенного к интересам жизни и к интеллектуальному уровню общества.

Прямота митрополита, граничащая с резкостью на многих, особенно на инакомыслящих, производила впечатление отрицательное. Один из товарищей его брата в молодости его спросил его: "Неужели Вы, умный, образованный человек верите, что Христос вознесся на небо, и что просфора и вино превращаются в Его Плоть и Кровь?" - "Я не могу сомневаться, отвечал Антоний, - если бы я усумнился, то мне не оставалось бы ничего другого, как броситься с Литейного моста вниз головой".

Всем было известно его остроумие несколько грубоватого характера. Рассказывали, что он, кажется, еще будучи студентом, за торжественным обедом, на шутливый вопрос родственника Храповицких генерал-майора Крепке - почему "митрополит", а не "митро-стреляй", ответил: "А почему, Ваше Превосходительство, "ду-рак"... Здесь сделал длительную паузу и спокойно, смотря в глаза ошарашенного генерала, пониженным голосом закончил..., а не "ду-рыба"...

Когда обер-прокурор предлагал Синоду возвести в сан епископа малограмотного монаха Варнаву, кто-то из членов Синода стал возражать. Тогда дано было понять, что этого желает императрица и Распутин. Митр. Антоний сказал (очевидно саркастически): "Ну, что-же! Мы готовы и черного борова сделать епископом, раз они этого желают".

За свои ученые богословские труды, которые первоначально были изданы в Казани, а затем переизданы книгоиздателем И.Л. Тузовым, митр. Антоний получил звание доктора богословия.

Свои сочинения он помещал, главным образом, в академических изданиях: "Церк. Вестн." (С.-Петерб. Акад.), "Богосл. Вестн." (Моск. Акад.), "Прав. Собес." (Казан. Акад.), "Уфим. Епарх. Вед.", "Церк. Вед.", "Мис. Обозр.", "Волог. Епарх. Вед.", "Волын. Епарх. Вед.", Газета "Колокол" (В. Скворцов) и др.

В вышеуказанных журналах архим. Антоний помещал много проповедей и статей, которые не вошли в наш список его трудов.

Список сочинений

"Психологические данные в пользу свободы воли и нравственной ответственности (магистерская диссертация). СПБ, 1887. Изд. 2-е СПБ, 1888. "Беседы о православном понимании жизни и его превосходстве над учением Л. Толстого". СПБ, 1889. "Превосходство православия над учением папизма в его изложении В. Соловьевым". СПБ, 1890. Беседы о превосходстве православного понимания Евангелия сравнительно с учением Л. Толстого". Изд. 2-е. СПБ, 1891. "Толкование на Ветхий Завет". Выпуск 7-й. "Толкование на книгу св. Пророка Михея". СПБ, 1891. "Пастырское изучение людей и жизни по сочинениям Ф.М. Достоевского" (из "Бог. Вестн." 1893 г.). [Ист.: БЭЛ т. III, стб. 778-780]. "Из чтений по Пастырскому богословию". Казань, 1896. "Критический обзор библиографического сообщения "Над Евангелием". "Прав. Собес." 1897, февраль, с. 1. "Возможна ли нравственная жизнь без христианской религии?" (По поводу "Критики Догматического богословия" Л.Н. Толстого). "Прав. Собес." 1897, апрель, с. 491-524. "Значение молитвы для пастыря Церкви". "Прав. Собес." 1897, май, с. 587-607. "О любви к ближним" (Слово в Великий Четверток). "Прав. Собес." 1897, июнь, с. 727-731. "Слово пред благодарственным молебствием по окончании 3-го Всероссийского миссионерского съезда". "Прав. Собес." 1897, сентябрь, с. 239-243. "Какое значение для нравственной жизни имеет вера во Иисуса Христа, как Бога". Казань, 1886. "Прав. Собес." 1896, сентябрь, с. 3-21. Нравственное учение в сочинении Толстого "Царство Божие внутри вас" пред судом учения христианского. Изд. 2-е. М., 1897. Изд. 3-е. М., 1902. Слово при погребении Преосв. епископа Таврического Михаила 22 августа 1898 года. "Прав. Собес." 1899, январь, с. 68. "Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы". Изд. 2-е, Казань, 1898. Слово пред панихидой о Пушкине. (Сказанное в Казанском университете 26 мая 1899 года). "Прав. Собес." 1899, июнь, с. 783-801. "О духовных дарах юности". "Прав. Собес." 1899, октябрь, с. 408-419. Лекции по Пастырскому богословию. Казань, 1900. Труды в трех томах: 1 том - Проповеди, II том - Статьи догматического содержания, III том - Статьи философско-критического содержания. Слово на панихиде по великой княгине Александре Петровне, во инокинях Анастасии, сказанное в Казанском кафедральном соборе 17 апреля 1900 года. "Прав. Собес." 1900, май, с. 481-485. Памяти К.П. Победоносцева. "Голос Церкви" 1912, март, с. 170-171. Русская правда. "Голос Церкви" 1912, октябрь, с. 167-174. "Беседа христианина с магометанином об истине Св. Троицы". 1903 г. "Сын Человеческий". "Богосл. Вестник", № 11, 1903, с. 361-370. "Слово о Страшном Суде и о современных событиях". 1905 г. "Заявление о свободе вероисповедания в 6-м отделе предсоборного присутствия 19 мая 1906 года". Почаев, 1906. "Письмо на имя К.П. Победоносцева в начале ноября 1905 г.". 1906 г. "О более близких отношениях к армии пастырей и архипастырей церкви". 1906 г. "Нравственный смысл основных христианских догматов". Вышний Волочек, 1906. "О православном пастырстве". М., 1906. "Из окружного послания". "Приб. к "ЦВ" 1907, № 31, с. 1259. "Слово на благодарственном молебне после выборов в третью Государственную Думу". 1907 г. "Слово о Кишиневских событиях". Кишинев, 1908. "О восстановлении патриаршества в России". Почаев, 1908. "Русскому новобранцу добрая памятка от православного архипастыря". М., 1909. Собрание лекций и статей по Пастырскому богословию. М., 1909. Статья: "Храм славы и храм скорби". "Приб. к "ЦВ" 1909, № 41, с. 1909. Статья: "Пастырская беседа". "Приб. к "ЦВ" 1910, № 6, с. 228. Речь при вручении жезла новопосвященному еп. Острожскому Гавриилу в Житомирском Преображенском соборе. "Приб. к "ЦВ" 1910, № 32, с. 1325. Проповедь на перенесение св. мощей преп. Евфросинии Полоцкой 21 мая 1910 года. "Русск. Паломн." 1912, № 42, с. 656. Слово, произнесенное в семинарской церкви 9 сентября 1910 г. на 150-летии Холмской духовной семинарии. "Приб. к "ЦВ" 1910, № 46, с. 1943. Окружное послание к Волынской пастве о говении. "Приб. к "ЦВ" 1911, № 11, с. 463. Речь при встрече государя в Оврученском храме. "Приб. к "ЦВ" 1911, № 37, с. 1527-1528. Слово на день памяти преп. Сергия. "Бог. Вестн." 1892, ноябрь, с. 247. Слово на молебне пред началом учения 12 сентября 1893 г. "Бог. Вестн." 1893, октябрь, с. 111. Слово при вручении архиерейского жезла новопоставленному епископу Пахомию. "Приб. к "ЦВ" 1911, № 40, с. 1655. "Беды от лжебратии". М. 1912 год и "Голос Церкви" 1912 г., октябрь, с. 132-149. Послание ко всем отделяющимся от Православной Церкви старообрядцам. "Приб. к "ЦВ" 1912, № 10, с. 395, "Голос Церк." 1912, март, с. 30-47, Отд. изд. СПБ, 1913. Слово о Божественном промышлении, явленном в событиях при воцарении дома Романовых. "Приб. к "ЦВ" 1912, № 19, с. 771, "Голос Церкви" 1912, май, с. 18-26. Слово правды укрывателям правды. "Приб. к "ЦВ" 1912, № 28, с. 1143, "Голос Церк." 1912, сентябрь, с. 27-43. "Чем отличается православная вера от западных исповеданий". ("Из Мисс. Обозрен.") 1901, июль- август, с. 3. "Как относится служение общественному благу к заботе о спасении своей собственной души?" "Русск. Паломн." 1912, № 42, с. 656. Трактат: "Церковь Христова, как хранительница и истолковательница Божественного Откровения". "Русск. Паломн." 1912, № 42, с. 656. Слово на панихиде по выносе тела покойного Владыки митр. Антония в Лаврском соборе. М., 1912 год. "Приб. к ЦВ" 1912, № 45, с. 1821. Плач на кончину Патриарха Иоакима III. М. 1912 год. "Приб. к "ЦВ" 1912, № 46, с. 1860, "Гол. Церк." 1912, декабрь, с. 135-140. "Нравственная идея догмата Церкви". Полное собрание сочинений. т. II, СПБ, 1911. "Прав. Собес." 1913, январь, с. 31. "О новом лжеучении о боготворящем имена и об "Апологии" Антония Булатовича". "Приб. к "ЦВ" 1913, № 20, с. 869, "Русск. Инок" 1913, вып. 9, с. 554-556. "О чем нужно более всего пещись епископу". Слово, сказанное при вручении жезла новопоставленному еп. Дионисию 20 апреля 1913 г. "Приб. к "ЦВ" 1913 г. "Приб. к "ЦВ" 1913, № 21, с. 939. Слово при погребении Преосв. Арсения, архп. Харьковского и Ахтырского 1 мая 1914 года. "Приб. к "ЦВ" 1914, № 28, с. 1229. Первое слово к Харьковской пастве. "Приб. к "ЦВ" 1914, № 28, с. 1229. Речь архиепископа Харьковского. "Приб. к "ЦВ" 1914, № 32, с. 1403. "Нравственное обоснование важнейшего христианского догмата". "Прав. Собес." 1915, ноябрь, декабрь, с. 389. Слово пред отпеванием тела почившего митрополита Флавиана. "Приб. к "ЦВ" 1915, № 47, с. 2355. "Руководственные указания Преосв. Антония, еп. Уфимского, священникам и прочим клирикам в инородческих и других приходах Уфимской епархии". "Приб. к "ЦВ" 1901, № 48, с. 1747-1751. Окружное послание ко всем отделяющимся от Православной Церкви старообрядцам. СПБ, 1913. Письма к пастырям. Речь при вручении жезла епископу Сумскому Митрофану 5.IV.1916. "Приб. к "ЦВ" 1916, № 25, с. 607-608. "Православие". Догмат искупления. Карловцы, 1926 г. "Два пути пастырства - латинский и православный". (Из Богосл. Вестн."). 1894. "О пастырском призвании". (Из руководства для сельских пастырей). 1900 [?]. "Новое чудо от Почаевской иконы Божией Матери". "Рус. Инок" 1911, июль, вып. 12, с. 50. "Кого должны просвещать монастыри?" "Рус. Инок" 1911, декабрь, вып. 48, с. 11-13. Проект о диакониссах. "Рус. Инок" 1911, декабрь, вып. 48, с. 58. Речь, сказанная Каменец-Подольским паломникам, пришедшим в Почаевскую Лавру 18 мая 1911 года. "Рус. Инок" 1911, май, вып. 10, с. 56. "О сокращении внутренней жизни". Слово при пострижении студента Московской духовной академии диакона Павла Сосновского (Дионисия). "Рус. Инок" 1913, № 2, с. 101-104. "Монашество есть подвиг надежды". Слово при пострижении в монашество студента Московской духовной академии Данилова (Стефана). "Рус. Инок" 1913, № 3, с. 165-168. "Как и чем обрести покой души?" Слово при пострижении вольнослушателей Московской духовной академии Алексеева и Машкина. Наречены: Михей и Серапион. "Рус. Инок" 1913, № 4, с. 235. "Различие путей иноческой жизни". Слово при пострижении студента Московской духовной академии Николая (Бессонова) Никона. "Рус. Инок" 1913, № 5, с. 291-294. "Бранные приемы врага искусителя". Слово при пострижении студента Московской духовной академии Владимира Никольского (Андроника). "Рус. Инок" 1913, № 6, с. 357. Речь при встрече Антиохийского Патриарха Григория IV. "Рус. Инок" 1913, № 6, с. 365. "О скорбях иноческой жизни". Слово при пострижении магистранта Московской духовной академии Василия Мещерякова (Евдокима). "Рус. Инок" 1913, № 7, с. 421-427. "Мучительная раздвоенность". Слово, сказанное при пострижении в монашество студентов Казанской духовной академии 4-го курса: священника Никодима Троицкого (Нафанаила) и студента 2-го курса Валентина Лебедева (Варсонофия). "Рус. Инок" 1913, № 8, с. 494-498. "Голос звания Божия в жизненных испытаниях". Слово при пострижении студентов Казанской духовной академии, священников - Михаила Павлова (Макария) и Павла Раевского (Феодосия). "Рус. Инок" 1913, № 10, с. 630-634. "Чем должен быть Константинополь?" "Рус. Инок" 1916, № 1, с. 14-21. "Опыт христианского православного катехизиса". Митр. Елевферий. "Соборность Церкви - Божие и Кесарево". Париж. 1938. Общественное благо с точки зрения христианской и с современной - позитивной. "Богосл. Вестн." 1892, июнь, с. 413. "Знамение времени" ("Послушники". Повесть Н. Лескова). "Богосл. Вестн." 1892, февраль, с. 415. "Две крайности - паписты и толстовцы". "Богосл. Вестн." 1895, февраль, с. 181, май, с. 179. "Библейское учение об Ипостасном Слове Божием". "Богосл. Вестн." 1904, ноябрь, с. 387. Первая ответная докладная записка Св. Прав. Синоду. "Богосл. Вестн." 1905, декабрь, с. 698. Слово в день Покрова Пресвятыя Богородицы. "Богосл. Вестн." 1894, ноябрь, с. 213. Слово над гробом в Бозе почившего Высокопреосв. митрополита Феогноста Киевского и Галицкого 27 января 1903 года. Труды К.Д.А. 1903, март, с. 343. Слово в день святителя Николая. "Изв. Казан. еп." 1896, № 24, с. 429-436. Слово к окончившим курс слушателям Миссионерских курсов, произнесенное 7 апреля 1896 года. "Изв. Казан. еп." 1896, № 9, с. 248-251. Размышления о спасительной силе Христовых страстей. "Изв. Казан. еп." 1907, № 15, с. 436 п/строчн. Лекция на тему: "Был ли Христос революционером". "Изв. Казан. еп." 1908, № 1, с. 35-38. Nravstvennyja idei vaznejsich christianskich pravoslavnych dogmatov. New York 1963 (= N. Rklickij /Hg./, Zizneopisani... Bd. XI). F.M. Dostoevskij kak propovednik vozrozdenija (= Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XII). Ucenie o pastyre, pastyrstve i ob ispovedi. New York 1966 (= N. Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XIII). Nravstvennoe ucenie Pravoslavnoj Cerkvi. New York 1967 (= N. Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XIV). Slova, besedy i reci (O zizni po vnutrennemu celoveku), New York 1968 (= N. Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XV). I. Soglasovanie evangel"skich skazanij o voskresenii Christovom. II. Psichologiceskija dannyja v pol"zu svobody voli i nravstvennoj otvetstvennosti. New York 1969 (= N. Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XVI). Novyj opyt ucenija o bogopoznanii i drugija stat"i. New York 1969 (= N. Rklickij, Zizneopisanie... Bd. XVII). Беседы православного с униатом. О заблуждениях латинян и униатов греко-католиков. Сремски Карловцы. Изд.... 1922. 32 с. Опыт Христианского [Православного] Катехизиса. Посвящается Блаженнейшему Григорию IV, Патриарху Антиохийскому и Всего Востока. Сремски Карловцы. Изд.... 1924. . Пастырское богословие. [Настоящий сборник - собрание статей и лекций Блаженнейшего митрополита Антония по религиозным вопросам из области науки пастырского богословия, представляет из себя переизданную часть 2-го тома Полного собрания его сочинений]. Харбин. Изд. Обитель милосердия. 1935. 179 с. Пушкин, как нравственная личность и православный христианин. Белград. Изд. "Царский Вестник". 1929. 24 с. Сборник Избранных Сочинений. С портретом и жизнеописанием автора. Юбилейное издание ко дню 50-летия священнослужения. Белград. Изд. [Типография "Слово"]. 1935. 11 + 431 с. Учение церкви о Святом Духе. Париж. Y.M.C.A.-PRESS. (1926). 40 с. Жизнеописание. Письма к разным лицам 1919-1936 годов. СПб.: Изд. Олега Абышко, 2006. 288 с. Собрание сочинений. Т. 1-2. М.: Даръ, 2007. Избранные труды, письма, материалы. М.: ПСТГУ, 2007. 1056 с.

в миру Алексей Павлович Храповицкий (1863-1936) — крупнейший русский богослов-модернист, основатель « «.

Адогматические, в стиле «философии жизни», воззрения сложились у м.А. под влиянием «почвенничества» Ф.М. Достоевского , славянофильского учения о Церкви и пантеистической мысли . С симпатией относился к почвенническим идеям Н.Н. Страхова.

Был свидетелем выступлений Ф.М. Достоевского на литературных вечерах в Санкт-Петербурге. М.А. писал о Достоевском, одобряя его светский мистицизм: Он смотрит в будущее светло и радостно и питает неудержимую и непоколебимую надежду, что не только в жизни будущей, но и в формах жизни нас окружающей, при наличности имеющихся у нас нравственных сокровищ, наступит общее возрождение, наподобие того, которое принесено было на землю христианством в первом веке .

М.А. изучал также труды , слушал в юности его лекции в Санкт-Петербурге. В 1886 г. м.А. через архим. Антония (Вадковского) лично познакомился с . По словам официального биографа, основные идеи учения Соловьева, изложенные в его первых трудах, доставивших ему известность, были весьма близки владыке Антонию . Сам м.А. пишет: Я видался много раз с В.С. Соловьевым от 1886 до 1895 г., да и после, до самой его смерти, не прерывал знакомства с ним . Особенно похвально отзывался м.А. о фундаментальном модернистском труде Соловьева «Оправдание добра».

М.А. выражал сожаление, что СПбДА не предоставила философскую кафедру для развращения студентов. В 1888 г. он говорил, что многое, очень многое из проповеди Аксакова и Достоевского было принято общественным мнением; студенчество единодушно увлекалось учеником последнего, Соловьевым, которого широкий ум мирил лучшее в идеалах своих противников с христианскими началам .

Сохранились несколько писем м.А. к . В частности, в письме от 14 января 1892 г. м.А. выражает Соловьеву сочувствие по поводу травли против Вас «Московских ведомостей» в связи с хулиганской речью Соловьева «О причинах упадка средневекового миросозерцания». М.А. пишет, что заблуждался, думая о Вас как о мыслителе, отшатнувшемся от уважения к чистой морали .

Уже в те годы м.А. отвергал учение Священного Писания об Искуплении Жертвой Христовой и православное догматическое богословие XVIII-XIX вв., как, якобы, заимствованное без изменений у католиков или протестантов (именно так!). В частности, он абсурдно и антиисторично утверждал, что св. Филарет Московский находился под схоластическим влиянием, образовавшимся из католических и протестантских идей, возникших на почве римской философии .

Кандидат богословия.

В 1885 г., принял постриг, рукоположен во иеродиакона, во иеромонаха, оставлен в СПбДА профессорским стипендиатом и назначен субинспектором. В 1886/87 г. преподавал гомилетику, литургику и церковное право в Холмской семинарии. В 1887 г. преподаватель СПбДА. В 1887-1889 гг. — и.о. доцента, затем — доцент по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, с 1889 г. исполнял обязанности инспектора СПбДА. Здесь в число его учеников входит буд. митр. Сергий (Страгородский) , воспринявший от м.А. идеи «нравственного монизма».

В 1887 г. начал работу по разрушению православной проповеди, которую продолжал на протяжении всей жизни. В частности, он считал, что христианская проповедь никогда не была лишь объективной передачей догматов и заповедей помимо внутреннего участия души проповедника… Такова была, прежде всего, проповедь Христа Спасителя . Вопреки очевидному свидетельству Писания, м.А. утверждал, что Господь не излагал какое-либо учение, но поучал, убеждал, действовал не только убедительностью своего учения, но личной Своей любовью к людям, личной Своей убежденностью (!). На этом основании м.А. советует больше обращаться к жизни, более стараться о привлечении только людей к истинному христианству, а не о полном совершенстве, отводя догматам лишь небольшие места в проповеди .

В 1888 г. за расширенное и переработанное кандидатское сочинение возведен в ученую степень магистра богословия.

В 1890 г. назначен ректором Санкт-Петербургской семинарии с возведением в сан архимандрита, в 1891 г. (в возрасте 27 лет) — ректором МДА. По словам о. Киприана (Керна) , в истории русской духовной школы м.А. останется навсегда как освободитель от мертвящей схоластики Макария и Филарета .

Как утверждает официальный биограф м.А., из профессоров Московского университета ему особенно были близки крупные представители модернизма С.Н. Трубецкой и его брат Е.Н. Трубецкой, а также последователь Л.Н. Толстого Н.Я. Грот. М.А. высоко оценивал вклад Е.Н. Трубецкого в т.н. «богословие иконы». В МДА его несколько раз навещал .

В 1890 г. м.А. добился публикации в официальном «Церковном вестнике» статьи «Ответ на публичные чтения о. иеромонаха Антония о «Превосходстве Православия над учением папизма в его изложении Вл. Соловьева»». В ответ на этот дружественный шаг м.А. журнал Н. Грота и В. Соловьева «Вопросы философии и психологии» в свою очередь печатает статью м.А. «Как относится служение общественному благу к заботе о спасении своей собственной души». М.А. тогда же становится членом Московского Психологического общества.

В 1893/94 г. м.А. тесно сотрудничает с буд. митр. Сергием (Страгородским) над низвержением православного учения о спасении. Именно м.А. побудил архим. Сергия издать и защитить в качестве магистерской диссертации сочинение «Православное учение о спасении » (1895).

В годы ректорства м.А. в МДА Н. Грот знакомит его с Л.Н. Толстым . М.А. считал аморалиста Л.Н. Толстого талантливым ревнителем исправления общественных нравов . Уже после отлучения Л.Н. Толстого от Церкви, м.А. ссылается на его искренне выраженную мысль о глубоком нравственном падении русского общества , якобы выраженную в пьесе «Плоды просвещения». Отречение Л.Н. Толстого от основных догматов Христианства м.А. оправдывал тем, что никто еще не постигал учение Христа в совершенстве… Целые исторические эпохи, целые великие народности разработали (Евангельскую истину) далеко не во всей полноте, но каждая лишь часть ее . В заслугу Л.Н. Толстому м.А. ставил то, что тот, якобы, ознакомился с Христианским учением довольно подробно и не лишил бы нас надежды об усвоении им всего Евангельского учения, если бы не поспешил умереть в Астапово .

Подход м.А. к постригу студентов привел к конфликту с Московским митр. Сергием (Ляпидевским). Митр. Сергий полагал, что не следует постригать в монахи кандидатов до 30 лет, в то время как возраст выпускников ДА в среднем составлял 23-24 года. Конфликт стал причиной перевода м.А. в Казань на должность ректора КазДА (1895).

В КазДА сблизился с В.И. Несмеловым, составившим самостоятельно свой вариант «нравственного монизма».

В 1897 г. хиротонисан во еп. Чебоксарского, викария Казанской епархии (с 1 марта 1899 г. 1-й викарий с титулом еп. Чистопольский).

14 июля 1900 г. переведен на самостоятельную Уфимскую и Мензелинскую кафедру. 22 апреля 1902 г. назначен на Волынскую и Житомирскую кафедру

В 1906 г. — архиепископ. В марте — дек. 1906 г. А. состоял членом Предсоборного Присутствия при Святейшем Синоде, где председательствовал в VI отделе «По делам веры: о единоверии, старообрядчестве и других вопросах веры», поскольку считал единоверие важной частью миссионерской деятельности.

В 1906-1907 гг. м.А. являлся членом Гос. Совета. В связи с его выступлением 4 мая в Госсовете, он утверждал, что его оклеветали и он никогда не выступал в защиту смертной казни.

В 1909 г. в письме в адрес П.Б. Струве приветствует выход сборника «Вехи»:

Мы не знаем,чем больше восхищаться: научностью ли, разумностью ли ваших доводов, или примиренным любящим голосом вашего обращения к инакомыслящим, или вашею верою в силу человеческой совести даже у тех, кто ее отрицает и в теории и на практике, или, наконец, вашей суворовской храбростью, вашим восторженным мужеством, с которым вы, подобно уверовавшему Савлу, обращаетесь к своим собратьям по былому ложному увлечению.

О нем:

Основные труды

Толкование на кн. пророка Михея (1890)

Общественное благо с точки зрения христианской и с современной — позитивной (1892)

Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы (1892)

Нравственное содержание догмата о Святом Духе (1896)

Из чтений по пастырскому богословию (1896, 1900)

Нравственный смысл основных христианских догматов (1906)

О восстановлении Патриаршества в России (1908)

Догмат искупления (1917)

Словарь к творениям Достоевского (1921)

Был ли Христос Спаситель космополитом или национальным патриотом?

Опыт христианского православного катехизиса (1924)

Речь о соединении Христианства (1926)

Церковное учение о Святом Духе (1927), издательство YMCA-PRESS

Пушкин как православный мыслитель (1929)

Мысли митр. Антония, записанные П. С. Лопухиным (1937)

Нравственная идея важнейших христианских православных догматов (1963)

Ф. М. Достоевский как проповедник возрождения (1965)

Письма Блаженнейшего митр. Антония (Храповицкого) (1988)

Источники:

«Император Всероссийский». Разъяснение митр. Антония//Последние новости. Париж. 1925. N 1440. С. 3

Письмо митр. Евлогия к митр. Антонию от 29 сентября/12 октября 1925 г. // ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 251 лист 161

Архиерейский Собор, митр. Антоний и Русское Христианское студенческое движение // Возрождение. № 465. 10 сентября 1926 г. С. 2

архиеп. Феофан. Доклад Архиерейскому Синоду Русской Заграничной Церкви (16 февраля/1 марта 1927 г.)//ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 282 лист 124-125

Волнующий вопрос (Письмо в редакцию по поводу послания митр. Антония)//Наша газета. 1933 г. N 142. 6 июня//ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 282 лист 139

митр. Елевферий (Богоявленский). Об Искуплении. Письма митрополиту Антонию (Храповицкому) в связи с его сочинениями: «Догмат Искупления» и «Опыт Христианского православного катехизиса». Париж: Совет по учреждению монашеско-миссионерского братства, 1937

архиеп. Серафим (Соболев). Искажение православной истины в русской богословской мысли. София, 1943

архиеп. Никон (Рклицкий). Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого в10-ти томах. Нью-Йорк,1956-1963

игумен Геннадий (Эйкалович). Дело прот. Сергия Булгакова (Историческая канва спора о Софии). Сан-Франциско,1980

Взыскующие града: хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. М., 1997

С.Б. Шоломова. «Остаюсь Ваш доброжелатель и богомолец…»: К истории взаимоотношений священника Павла Флоренского и митрополита Антония (Храповицкого) // Журнал Московской Патриархии. 1998. № 6. С. 67-80

В.И. Косик. Русская Церковь в Югославии (20-40-е гг. XX в.). М., 2000

Православная энциклопедия. Т. II. М.: Церковно-научный центр РПЦ Православная энциклопедия, 2001. СС. 646-652

Из архива священника Павла Флоренского: письма архимандрита Антония Вл. Соловьеву и Н.Я. Гроту // Владимир Соловьев и культура Серебряного века. М.:»Наука», 2005. СС. 435-465

А. Кострюков. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. М.: ПСТГУ, 2007

В.А. Тарасова. Высшая духовная школа в России в конце XIX — начале XX века. История императорских православных духовных академий. М.: Новый хронограф, 2005

Российское духовенство и свержение монархии в 1917 г. М.: Индрик, 2008

Т.А. Аметистов, большой почитатель митрополита Антония, человек богословски сведущий, очень острого и циничного ума, однажды в минуту безделья в Константинополе сказал митрополиту Антонию по поводу его отношения к исихазму, Паламе, мистике и т.д. буквально следующее:

«Вот я представляю себе, Владыко, что Вы встретились бы со свт. Иоанном Златоустом и свт. Григорием Паламою, и Вы бы им сказали так: “И охота Вам, преосвященнейший Григорий, писать вещи, которые ни люди не понимают, да и Вы сами объяснить толком не можете. Вот взяли бы пример с преосвященнейшего Иоанна: все у него ясно и применимо к жизни, все имеет нравственное обоснование”».

Антоний, конечно, очень оценил выходку Аметистова, поняв всю ее меткость и остроту.

Цельность митрополита проявлялась особенно сильно в его взгляде на Церковь. Он стоял на безусловно правильном и единственно возможном понимании единства Церкви. Церковь - одна. Других Церквей нет и быть не может. Все, что не согласно с этой единой Церковью: в смысле вероучительном, в единстве догматического предания или в смысле каноническом, в единстве богоустановленной иерархии, - все это ересь, раскол, самочинное сборище. Этот взгляд для многих может показаться слишком формальным, слишком упрощенным, слишком узким. Да! Митрополит Антоний был очень далек, просто совершенно не конгениален современным нам так называемым экуменическим настроениям, когда боль о разделении церковного единства и чувство братской любви к иноверным и инославным приводит к такой уже широте и такой догматической и канонической индифферентности, что границ Церкви вообще не видно, что разницы между богоустановленной иерархией и самосвятами незаметно и готовы устраивать общение в молитве со всяким, называющим себя священником, но не имеющим на то никакого ни формального права, ни основания по существу. Тайна Церкви остается всегда тайной. В основе учения о Церкви лежит восприятие ее как мистического Тела Христова, и одними только формальными определениями катехизиса, что Церковь есть общество верующих, объединенных одной верой и т.д., не исчерпать всей проблемы Церкви. Но от катехизиса митрополита Филарета до Стокгольмских, Эдинбургских и Оксфордских постановлений очень далеко.

Митрополит Антоний стоял на точке зрения канонов, соборных постановлений, на учении Киприана Карфагенского и вообще святых отцов, на учении, вполне разделяемом и римо-католиками: что не согласно с Церковью, основанной на единстве вероучения и единстве иерархии, все это - не Церковь. Поэтому митрополиту и была близка диссертация архимандрита Илариона (Троицкого) и учение А.С.Хомякова.

Молясь о единстве Церкви, владыка всегда понимал эту молитву как прошение о присоединении еретиков и раскольников к Православной Церкви. В этом он был близок с римо-католиками. Церковь - одна, поэтому Рим и не может стоять на равной линии с англиканами, лютеранами и протестантами. Поэтому-то Рим и не участвует как равный на экуменических съездах, а присутствует только как наблюдатель и сторонний судия, судящий с точки зрения не комбинаций и соглашений разных заблуждений, а с точки зрения единой, непреложной и никогда не меняющейся церковной позиции и церковного критерия.

Но владыка совершенно так же расценивал и само католичество. Рим для него был также еретик и больше ничего. Он отрицал у католиков все, кроме права называться еретиками. Их таинства - не Таинства, их священство - не священство, их иерархия безблагодатна. Известен его афоризм, что папа - простой мужик. Тут-то, как мне кажется, митрополит не различал основной так называемой экуменической проблемы, а именно: одно самосвяты, англикане и раскольники, беспоповцы-лютеране, а другое - Рим с его непрекращавшейся апостольской преемственностью иерархии, с единством учения, с святоотеческим преданием, с общением святых, с почитанием, перешедшим в особый культ, Богоматери и Ее непорочного зачатия, с Таинствами, признаваемыми и нами, с чудесами. Как мне представляется, подлинная боль и язва церковной проблемы именно в вопросе нашей отделенности от Рима, а не в потугах уступничества и соглашений с разными самосвятными сообществами, возникшими из Лютерова и Кальвинова откола от Римской Церкви.

Митрополит Антоний смешивал эти две проблемы. Он одинаково судил и о латинах, и об англиканах или лютеранах. И если можно и даже должно требовать безоговорочного присоединения всех этих отщепенцев от подлинного предания и иерархического начала к Единой Церкви и если только такой, на мой взгляд, подход к экуменической проблеме возможен, то в отношении к римо-католицизму митрополит не понимал всей остроты вопроса и зачеркивал все, что требовало внимательного и осторожного изучения.

Митрополит мыслил о Церкви и о догматах в духе древних канонов. Он подчеркивал всегда в прошлом церковной жизни те прещения и канонические постановления, которые в наше время всецело забыты. Отлученного соборным постановлением от единства церковного считал возможным принять только через установленный чин покаяния или миропомазания. Он умилялся тому, что на Востоке у греков (равно как и у наших старообрядцев) продолжает существовать запрещение причащаться на 3, 5, 7 и больше лет. Раскольника или еретика он считал безусловно вне Церкви. Церковь была для него таинственной жизнью в Таинствах, а не мертвым консисториальным аппаратом. Он, как и свт. Киприан Карфагенский, не понимал слова «перекрещивание». Еретика можно только крестить, а никак не «перекрещивать», ибо вне Церкви нет крещения.

Он любил эти древние запрещения наших канонов об абсолютном неучастии с раскольниками или еретиками ни в чем. «Даже и из общей чаши не пить, даже и в бане не мытися купно». А когда ему, бывало, задавали тот же вопрос о Церкви в его сотериологическом аспекте, то есть ставили вопрос о спасении, спасутся или нет те или иные отщепенцы, он отвечал: «Якоже и китайцы, ибо у Бога все возможно».

Невероятно милостивый и снисходительный в отношении личностного греха и падения по слабости (влияние Достоевского), он был неумолим и до крайности принципиален и узок в вопросах конфессиональных и церковно-канонических.

Это же отношение к церковно-канонической дисциплине определило позицию митрополита и в вопросе так называемого заграничного раскола. Не входя в обсуждение вопроса по существу, надо все же сказать, что владыка Антоний не остался последовательным проводником своих канонических принципов. В Константинополе в начале эмиграции он отрицательно относился к плану епископа Вениамина (Федченкова) об организации Высшего Церковного Управления за границей, подчиняясь в Царьграде патриарху Вселенскому. А потом он под влиянием своего политического окружения организовал сначала на территории Югославии свое Управление с Синодом и Собором (в чем очень мешал Сербской Церкви и вызывал большое неудовольствие патриарха Варнавы, который мне это сам неоднократно говорил), а потом распространил свое управление и на всю Европу и даже на весь мир, совершенно не считаясь с канонической традицией о прерогативах Вселенского престола .

Но не этого вопроса собираюсь я здесь касаться, а хочу только вспомнить, что митрополит перенес в очень провинциальную распрю нашего зарубежья атмосферу соборных прещений, канонических постановлений и проч. Карловацкий Собор себя считал единственно правым, а в доказательство своей правоты и власти начал запрещать, отлучать, а главное, произносить страшные слова о недействительности Таинств у евлогиан и т.д. Сколько душ было этим смущено, сколько сердец было лишено на долгое время церковного утешения! Но сам митрополит был в этом вопросе непоследователен и нелогичен.

Нашу эмигрантскую церковную распрю он громко называл расколом, своим Соборам придавал значение такое же, какое имели Соборы древнего времени, когда и люди и обстановка были совершенно иные по духу и культуре. Он искал Афанасиев и Григориев в обстановке нашего церковного расхождения и был поддерживаем в этих своих поступках и мыслях людьми дурного совета, которые потом сами же переменили окраску и предали его же, Антония. Началась та всем памятная полемика, подтверждаемая канонами Соборов V-VI веков, соборными постановлениями, цитатами из святых отцов.

Митрополит, а главное - безответственное окружение политиканствующих его советников широко говорили о безблагодатности священнодействий «евлогиан». Митрополит в Белградской церкви совершил вторичное отпевание (разумеется, заочное) почившей государыни императрицы Марии Феодоровны, ибо отпевание митрополитом Евлогием он считал недействительным. Страшно и вспомнить! И тут-то у меня (тогда уже архимандрита) произошло крупное недоразумение с митрополитом, так как я отказался участвовать в этом отпевании, после чего меня владыка укорил и пригрозил, что сегодня ночью ко мне явится покойная государыня, как Пиковая Дама. Признаться, и сравнение было неудачным, и настроение, в котором это говорилось, было очень раздраженным. Юпитер сердился. Был ли он прав? Так его настроили политиканствующие советники.

Что сам он так не думал, видно из неоднократных моих с ним разговоров наедине, в обстановке мирной и благожелательной. Так, например, когда один из наших бывших студентов N, уехавший в Париж, женился там, кто-то из молодежи сказал об этом митрополиту и спросил его, венчан ли N или это безблагодатное венчание?

Митрополит, разглаживая свою великолепную бороду и насупившись, сказал, стиснув зубы: «Глупости. Конечно, венчан. Два старых дурака поссорились из-за выеденного яйца, а потом раздули». Вот в этом весь Антоний с его непоследовательностью.

Еще лучшим доказательством его настроения была самая сцена «примирения» его с митрополитом Евлогием, приехавшим весной 1933 года в Белград и просившим прощения у Антония. Присутствовавшие при этой картине вспоминали ее со слезами. Два старых архиерея лежат друг у друга в ногах, просят о прощении и требуют каждый над собой прочтения разрешительной молитвы. Сцена поистине из патерика древних времен.

Скажу, наконец, что митрополит Антоний, сам предельно церковный человек, мыслящий в категориях канонов, соборности и святоотеческого предания, начал и в жизнь проводить эти принципы, проводить безоговорочно и остро, забыв совершенно, что среда, в которой он действовал, забыла все эти принципы давным-давно и была совершенно канонически невоспитанна и безграмотна. Он не учел исторически изменившейся обстановки. Сам по своему духу и воспитанию будучи живым носителем церковно-канонических принципов древности, он захотел подчинить этим принципам совершенно расцерковленное общество. Каноны и соборы были просто не по росту и не по плечу русским людям, просыпавшимся после долгой синодальной спячки.

Владыка заметно старел. Труднее становилось стоять, ходить, служить. Появлялись какие-то непонятные симптомы. Врачи говорили о какой-то болезни, предполагали повреждения в позвоночнике, допытывались, не было ли в детстве или юности какого-нибудь падения или ушиба. Митрополит, который всегда говаривал: «Презираю духовных лиц, которые празднуют свои юбилеи и ездят по курортам лечиться», сам должен был не раз поехать с Федей на какой-то курорт в Словению. Годы делали свое дело. Митрополиту становилось все труднее ходить и стоять. Но что всего хуже, стали появляться симптомы некоего старческого ослабления памяти; он стал иногда даже заговариваться. Раз как-то за несколько месяцев до смерти он мне предложил архиерейство в... Новой Зеландии. Неоднократно при встрече спрашивал меня, когда я поеду в Палестину, и получил ли я визу. А раз как-то сказал: «Вот я скоро помру, и после моей смерти все пропадет, все вверх дном станет. Без меня все развалится».

Это было несказанно грустно слышать. Грустен всегда процесс одряхления и ослабления. Особенно это было горько с Антонием, с таким большим человеком, а для меня - моим кумиром. Я любил молча любоваться на его великолепную голову, когда он сидел у себя, на его улыбку умных глаз, на его иногда еще ясные слова и словечки. Но старость брала свое. Антоний уходил. Переворачивалась еще новая историческая страница. Заканчивался какой-то том истории Русской Церкви.

В 1936 году я уходил из сербской юрисдикции в Париж. Это произошло небезболезненно. И мой епархиальный архиерей, преосвященный Николай (Велимирович), и сам патриарх Варнава, предлагавший мне быть его викарием, всячески меня отговаривали от перехода к митрополиту Евлогию, а главное, конечно, к Вселенскому патриарху, но дело было крепко решено. Я еще один раз своевольничал в жизни. До сознания митрополита Антония дошло ли это, не знаю. Но мы с ним не говорили ни разу на эту тему. Я его видел еще летом 1936 года. В июне-июле состоялось решение Сербского Синода о моем переходе к митрополиту Евлогию. В августе я поехал в Битоль сдать мои дела, запаковать книги моей библиотеки, проститься с моей русской церковной общиной. 11 августа (29 июля) я возвращался в Земун. На белградском вокзале у какого-то русского беженца я увидел номер «Политики» с большим аншлагом: «Умро митрополит Антоние».

У меня дрогнули ноги. Екнуло сердце. Через мозг прошла мысль о чем-то безусловно непоправимом. Итак, нет в живых Антония. Того самого Антония, кумира моей молодости, непререкаемого в течение долгих лет авторитета церковных и богословских вопросов, я больше уже никогда не услышу. Во мгновение ока промелькнула вся моя эмигрантская жизнь, все мое церковное созревание, мое духовное образование, монашество, Битоль, Иерусалим - словом, вся неповторимая полоса жизни… Сразу стало стыдно за все ему причиненные огорчения, за мое нетерпение, непонимание его, непокорность... Но я не плакал, как-то с годами высыхает источник слез.

Я пришел в белградскую русскую церковь днем, чтобы совершить первую панихиду. Собралось немало народу. По чину я имел право, как старейший клирик, служить (к этому времени, после состоявшегося «примирения» двух митрополитов, я уже служил несколько раз в белградской церкви). Один из священников, заменявший настоятеля, не позволил мне служить. С болью, но я проглотил эту обиду. В этой церкви, где на меня митрополит Антоний возложил руки, я не смог совершить поминовения его.

Вечером было начато служение в сербском кафедральном соборе. Я прибыл туда заранее. Прибыл туда и митрополит Анастасий. Подъехал похоронный автомобиль из Карловцев, привезший тело. Я с архимандритом Феодосием (Федей) вынес вместе с другими священниками очень массивный металлический гроб из автомобиля. Поставили его на катафалк посреди соборного храма. Отслужили заупокойную всенощную. После этого началось чтение Евангелия. Первым начал читать иеромонах Хризостом, молодой секретарь сербского Синода. Он читал недолго. Вторым читал я. Меня тоже быстро сменили. Была тихая, недушная ночь. Змеились в Саве и Дунае огоньки пароходов. Темнел Калемегдан. Я ясно помню, как переживал незаполнимую пустоту от ухода этого человека. Я еще лишний раз почувствовал, как быстро духовно сиротею: епископ Николай (Карпов), архимандрит Амвросий, епископ Гавриил (Чепур), теперь митрополит Антоний... За ними где-то и когда-то в очереди встану и я. Но пока что надо жить, еще идти и много, много в жизни ошибаться.

Отпевание было невероятно длительно. Служил патриарх Варнава в сослужении шести архиереев, среди коих был и митрополит Анастасий, и свыше 20 священников. Патриарх вошел в храм перед литургией в 8 часов утр а, а тело митрополита вынесли в 4 часа пополудни. Не было ничего пропущено из чина отпевания; пело два хора: большой хор, сборный из всех церквей, под управлением Маслова, и особый священнический и студенческий, в котором участвовали и богословы, и профессора семинарий, и вообще всякого рода любители. Пели с канонархами, удвояли, утрояли - словом, уставщики дали волю себе. Народу было так много в храме, что даже при желании упасть в обморок это было бы невозможно: некуда было падать.

Хорошее, хотя непомерно длинное слово сказал митрополит Анастасий. Великолепен был патриарх Варнава со своей ассирийской бородой, стоящий в богатейшем облачении. Многие плакали. Кругом катафалка стояли священники; по бокам гроба - иподиаконы с дикириями и трикириями. Все это молодые «студентики», Володи, Миши, Сережи. Так и думал я тогда: Алеша Храповицкий, увлекавшийся благочестием, прислуживавший на архиерейских литургиях митрополита Исидора, потом сам монах и архиерей, совершенно феноменальный молодой ректор двух академий, пробудивший студенчество, возродивший школу, растолкавший заплесневевших в своем позитивизме и скепсисе профессоров, знаменитый «Антоний Волынский», завлекатель душ в монашество, смелый отрицатель всякого схоластицизма в богословии, моралист в догматике, учитель сострадательной любви в пастырстве, враг и латинства и протестантизма, барин в лучшем смысле этого слова - и в то же время глубоко презиравший «всяких аристократишек», которые становятся на колени, любят акафисты и молебны, мешают благочестие с распущенностью; Антоний, крайний радикал в церковности и враг всякой революционности и ненавистник либерализма, ну, словом, вот этот мой кумир в течение долгих лет, - этот Антоний теперь в этом тяжелом свинцовом гробу! Так я его и не видел мертвым, не полюбовался выражением его прекрасного спокойного усопшего лица. Этот классик во всех отношениях Антоний, этот носитель церковной красоты безо всякой красивости и сусальности лежит теперь в гробу, от которого нет-нет да и дохнет волна тленного запаха, смешивающегося с благовонием кадил и ароматом восковых свечей.

Неумолима волнообразная непрерывность истории. Сам когда-то он у ног какого-то своего Гамалиила, а потом и сам ставший Гамалиилом для многих, Антоний со своими ректорскими чаепитиями в Сергиевом Посаде и в Казани. Кругом него «студентики» слушают разинув рот его толкования Писания, рассказы про профессоров, шуточки о разных архиереях из вдовых батюшек, не умеющих уставно служить, или шипящий и разглаживающий снизу вверх свою бороду с насмешкой над «интеллигенцией, которая и кадило-то от митрополита не умеет отличить». И я сам, когда-то умиленно и безоговорочно слушавший эти антониевские афоризмы, влюбленный в него по уши, теперь вот стою у гроба своего аввы, великого аввы Антония, аввы стольких наших архиереев и монахов. Уходит он в путь всея земли, и мы должны теперь одни, сами своим умом жить, спасаться, решать свои задачи, как-то слабовато, а может быть и бездарно закончить свою жизнь, когда и над нами услышится это «Волною морскою» и эти неповторимые икосы священнического отпевания… Многое передумано было в эти дни погребения Антония.

Процессия шла через весь город до русской церкви, где совершили литию, а потом на Новое кладбище, где под Иверской часовней погребли митрополита.

Ушел он, как уходили и многие до него, и судьба его ничем не отлична от судеб других и более и менее его знаменитых людей. Первое время все пожалеют, кое-кто даже поплачет, некоторые постараются «сохранить объективность и не осудить» за ошибки. Но скоро забудут. Это удел наших больших людей. Мы, русские, по природе нигилисты, не любящие своего прошлого, не помнящие своего родства. Напишут ли когда-нибудь настоящую биографию митрополита Антония - не так, как лакейски и угоднически, не критически и не исторически пишут в юбилейных сборниках и говорят в надгробных речах? А настоящую солидную диссертацию об Антонии, «книгу его бытия», драму всей его жизни. Почти уверен, что не напишут. Если наш великий Филарет остался до сих пор без биографии, дельно и исторично написанной, если нет у нас настоящих (без панегириков) жизнеописаний многих наших ученых и архиереев, то не в наше глухое и некультурное время ждать биографии Антония (Храповицкого). Может быть, и лучше, что не напишут. Ибо либералы будут ругать за то второстепенное и совершенно случайное, что бывало у него, как и у всякого человека, теневого. А правые и «почитатели» разведут такой елей и подхалимство, что и читать никто не станет, да и действительности соответствовать не будет. Поэтому, напрягая теперь свою благодарную, но не лишенную и критицизма память, хочу суммировать то немногое, что вспомнилось, подвести какие-то итоги тому впечатлению, которое оставил у меня митрополит Антоний и не мог не оставить у каждого человека.

Если бы неумолимо скупой на время критик потребовал дать характеристику ушедшему митрополиту в одном и только одном слове, то я бы без колебания сказал с полным сознанием ответственности за это слово: «Антоний - это церковность».

Конечно, бывают батюшки-рационалисты, богословы-скептики, архиереи-карьеристы, может быть, нетрудно найти даже неверующего священника, «ради хлеба куса» совершающего свое «служение». Но, безусловно, очень и очень много можно среди духовенства найти людей малоцерковных. Я имею в виду, иными словами, и исполнительного, но формального священника; и верующего, но «постольку-поскольку»; и убежденного в истинности христианства, но какого-то опресневшего, обеспложенного, внецерковного христианства. Это священники, которые, вступая в клир, прежде всего думают о реформах и считают, что их только не хватало, чтобы переустроить все там, где каждая «мелочь» имеет за собою многовековую давность, где за каждую традицию церковной жизни и устройства было пролито море крови, реки слез и потоки защитительных и обличительных речей. Это те, которые, по мудрому слову Самарина, «к Церкви относятся» или «в Церкви числятся», но не живут Церковью. Церковь вне их, а они вне ее.

Не таков именно был Антоний. Церковь, ее традиции, уставы, быт, каноны, слова, выражения, догматы, вероопределения и т.п. были его сущностью, или, говоря языком богословским, его «усией» .

В этом-то, может быть, и состоит одно из самых сильных средств антониевского очарования. Ведь надо только вспомнить, когда появился Антоний на горизонте Русской Церкви и богословской школы и чем тогда была эта школа в лице своих преподавателей и питомцев, по крайней мере большого их числа.

Ведь это были только что отошедшие семидесятые годы с их позитивизмом, с владычеством Дарвина, Сеченова, Ренана, Добролюбова и Щедрина над русскими душами и умами. Из семинарий и академий валом валили их питомцы в ветеринарные и межевые институты, на медицинские и естественные факультеты или уж, в крайнем случае, в акцизные чиновники. Создавали тот тип бывших учеников духовной школы, который Антоний презрительно и зло называл «ракитиными» и «серым духовенством» (т.е. ни черное, ни белое) и «пиджачниками». В академиях шипели и ехидничали полуверующие рационалисты, начитавшиеся левой протестантской дешевки и отрицавшие почти всю церковную традицию. Каноны были «византийской трухой»; сомневались во многом, что было свято и традиционно. И, что самое главное, это то, что утерялся дух самой церковности. Таинства назывались обрядами. Красоты и смысла богослужебной символики и всего литургического богословия просто не знали и не понимали. В монашество никто почти в академиях не постригался. Архиерейский состав комплектовался в подавляющем числе из вдовых батюшек. И когда в академиях Киевской и Петербургской впервые постриглись после долгого перерыва два студента, Окнов и Грибановский, то стали говорить, что Питирим Окнов прорубил окно в монашество, а после Михаила Грибановского монахи пошли расти как грибы. Алеша Храповицкий стал одним из первых таких грибов. И он со свежестью несеминарской рутины, с задором молодости, с огнем своего вдохновения и таланта начал в Московской академии, а потом и в Казанской утверждать то, что Лебедев и Евгений Голубинский ядовито, с усмешечкой разочарованного в своем прошлом бурсака разлагали и отрицали.

Антоний стал о Церкви учить не как о каком-то учреждении, не консисторски, не схоластически-формально, а живо провещал, или, точнее, как гром прогремел о том, что Церковь - это жизнь в Духе Святом, в Таинствах, что Церковь евхаристична, а Евхаристия церковна, потому что она только в Церкви. Для Антония Церковь была все, от чего получает свое бытие и осмысление остальная жизнь. Вне Церкви вообще ничто не имеет оправдания и смысла. Словом, Антоний, 28-летний ректор, вдохнул в омертвевшую от синодальной рутины и филаретовской опеки школу новую веру в примат Церкви. Он вернул засыхавшей в схоластике школе ее жизнь, ее дух и ее смысл. И школа сразу же ожила в этой вере в Церковь, и самая церковность забилась полнокровным ключом в стенах казенной школы. Вот именно казенщины, формализма, синодальщины, филаретовщины (в ее отрицательном аспекте) не было у молодого архимандрита Антония, ставшего через несколько лет великим аввой нашей духовной школы.

Это было его сущностью, и отсюда вытекала его безусловная цельность и целостность. У него не было и не могло быть раздвоенности личности, сознания, жизни. Его аксиология была только церковной, критериология только церковной, его действия, направление мыслей, взгляд на события - только церковные. Он не мог думать или сказать, что, поскольку это расценивается с точки зрения евангельской, то это так, а поскольку оно рассматривается с точки зрения истории, современности, прогресса и т.п., это не так. Если что-либо, будь то тюбингенская критика, или конституционный либерализм, или распущенность нравов, или экуменическое движение и Христианское студенческое движение, не могло быть приведено в полное и безусловное согласие с канонами соборов или правилами церковного устава, это было митрополиту неприемлемо или, еще правильнее, ненужно и скучно.

Скажут: это - узость, это - неисторичность, это - нечуткость к требованиям момента. Верно! Но так же верно и то, что это традиционно, это освящено веками, это вошло в мировоззрение великого аввы.

В каком-то смысле этим приматом церковности во всем объясняется и пресловутое реакционерство, черносотенство, правизна митрополита Антония. Что и говорить: он себя связал с разными подозрительными типами, именно типами из крайне правых организаций, около него вертелись какие-то мрачные субъекты из «Союза русского народа», он был близок к профессору Б.В. Никольскому из «Русского собрания», укрывал у себя в Почаевской лавре убийцу Иоллоса (или Герценштейна, не помню точно), не без его ведома происходил процесс Бейлиса, что, правда, не мешало ему быть очень большим защитником еврейско-библейского мира, еврейского языка, тонким ценителем пророков и прочее.

Но дело не в этих уродливых феноменах политических движений, а в том, что было подлинно антониевское, что никогда не в силах были понять эти «молодцы» из чайных «Союза русского народа». Антоний жил своей глубоко продуманной, правда, уже отжившей славянофильской наивной верою в православное царство как неотъемлемую часть всей его православной системы философии. А «молодцы» прикрывались удобным им авторитетом Антония, проповедника, идеолога, архиерея, богослова, и под этой вывеской устраивали свои мелкие делишки, делали в сферах свою небезупречную карьеру, с которой Антоний не имел ничего общего.

У митрополита была своя православная вера в царство и царя, вера чисто византийская, теократическая. Царь не был для него политической формулой, как для всех бюрократов, политиков или просто «союзников». Царь - это был догмат веры. Это была часть его вероисповедного символа. Он не царю как политическому принципу кланялся. Он мог очень резко сказать о царе. «Вот в “Основных законах” царь назван главою Церкви. Глупости! Божия Матерь именуется в акафисте только столпом Церкви, - а как же царь может быть главою? Глава - Иисус Христос. Царь - это в Церкви вроде станового пристава» (это я своими ушами слышал от владыки). Но царь нужен для защиты Церкви от всякой «сволочи», от революционных профессоришек, от кадетской дряни (тоже буквально слова митрополита). В данном случае митрополит смотрел на царя в Церкви как, следуя языку императоров Ангелов , на «эпистимонарха», на благочинного в Церкви. Он понимал, что только царь, и при этом только самодержавный, а никак не конституционный царь, может быть носителем священной, абсолютной, перед единым Богом ответственной власти, власти богопомазанной, богоизбранной, боговенчанной. Он ясно понимал, что сакральные обряды благословения венчанного Царя совершенно неприменимы к президенту республики или к какому-то выборному «главе правительства». Он понимал, что Царьград, как завет Русского царства, ничего не имеет общего с политическим и дипломатическим вопросом о «проливах», за которые почему-то боролся Милюков .

Царь и монархия для митрополита именно и не были вопросами политическими, а чисто религиозными. Он и не сопоставлял и не мог сопоставлять монархию с другими обликами государственного устройства, потому что все остальное было политическое, человеческое, государственно-правовое, а монархия почивала на библейской теократии, на священноначалии. Потому-то политика и была ему чужда. Царь был религиозно оправдан, а идеологию конституционного либерализма, кадетской партии, республики никак нельзя было религиозно канонизировать. Отсюда и известный антониевский афоризм: «Терпеть не могу слов, кончающихся на “уция”: конституция, революция, проституция...»

И в то же самое время он возмущался безверием монархической аристократии, равнодушием некоторых высочайших особ к вопросам религии и Церкви, склонностью их к спиритизму, масонству и оккультизму. Он поэтому недолюбливал за «мистицизм» Александра I и баронессу Крюденер, порицал распущенность нравов на верхах, преклонялся перед крепостью староверов и купцов. Его возмущал современный чин коронования, по сравнению с византийскими и древнерусскими подлинниками сильно измененный, чин, в котором митрополиты, подносящие царю и царице запивку и рукоумывало, унижены до прислужнического уровня. Он любил Александра III за его семейно-патриархальное православное направление, критиковал Царя-Освободителя, конечно негодовал против Петра Великого. Каждого царя или монархиста он расценивал прежде всего с точки зрения его верности православному быту и чистоте нравственности, его правоверию.

Не знаю, кого он больше недолюбливал - либеральствующих профессоров, носителей теоретического атеизма, или правых аристократов, но жизнью своею доказывающих свое практическое нехристианство, свой практический атеизм. Он всякого и все расценивал с точки зрения его церковности. Это был его камертон и его норма.

В монархизме митрополита Антония, повторяю, не столько было политических и государственно-правовых расчетов, как богословски-церковного подхода. Царь занимал у него место не столько в государственной иерархии, сколько в церковном чине. Владыка думал последовательно византийски; я так и вижу его во времена какого-нибудь патриарха Константинопольского Полиевкта с его идеологией теократического монархизма. Митрополит Антоний мог бы отстаивать и все византийские чины поставления эпарха города, освящения того или иного момента государственной жизни, благословения Церковью каких-нибудь государственных актов, коль скоро эти акты исходят от православного царя и служат на пользу Православной Церкви. Не знаю, есть ли это огосударствление Церкви и цезарепапизм, или же оцерковление власти царя, просветление правового строя. Он еще, между прочим, очень радовался тому, что нашумевшие в первые годы эмиграции «евразийцы» настаивали на строительстве государства на «правде», а не на «праве». Он ведь был славянофилом, совершенно запоздавшим в наши дни. Но он и не мог не чувствовать, как сами братья-славяне постепенно растеряли свою православную церковную идеологию и превратились, по прозорливому пророчеству К.Леонтьева, в «сторонников бельгийской конституции, которая не даст и преподобного, а не то что священномученика».

Антоний вовсе не отдавал Церковь во власть государства. Он был одним из первых по времени, а по значению и величине самым главным защитником воссоздания патриаршества в России. Он со своим другом, епископом Михаилом (Грибановским), рано умершим и завещавшим митрополиту свою панагию, которую он преемственно носил сам после митрополитов Палладия и Антония (Вадковского), много и подолгу в былые годы беседовал о свободе Церкви, о воссоздании ее канонического строя и о многом другом, о чем глухо сказано в маленькой заметке Антония «Дисциплина аркана», напечатанной в «Волынских епархиальных ведомостях» за 1906 год, а потом воспроизведенной во II томе сочинений митрополита. Между прочим, владыка пишет: «Чувствую, что, если доживу до старости, то не миновать мне больших столкновений за церковную идею, за освобождение Церкви от порабощения государственности». Статья заканчивается так: «И многое иное говорил он (т.е. епископ Михаил), что еще неудобно печатать». Второй том сочинений архиепископа Антония вышел в 1911 году.

Это следовало бы помнить тем, кто из всей борьбы Антония за независимость Церкви от Саблера запомнили только пресловутую фразу, сказанную в запальчивости и раздражении, фразу о «черном борове». Не надо забывать и того, что при Дворе не любили Антония именно за его стояние за независимость Церкви. В переписке государыни императрицы Александры Феодоровны к государю прозрачно намекается на «левизну» его. Это Антоний-то левый? Он не был левым потому, что это несовместимо с его идеалом православного царства. Он не был политически правым, потому что он не мог бы быть последовательно церковным в этом своем «правом» лагере. Он был просто церковным.

Рядом с отличавшей покойного митрополита церковностью надо поставить вытекающее из нее его чувство вселенскости Православия. Известно было, и я об этом уже говорил, что и в академиях, и в своей Волынской семинарии он много и убежденно покровительствовал «меньшим братьям» - приезжавшим к нам учиться грекам, сербам, болгарам, арабам, румынам. Митрополит с ними возился, имел неприятности с Саблером из-за них, особенно заступался за разных гонимых - и, вероятно, по большей части за дело гонимых - лентяев, пьяниц и всяких шалопаев. Он никогда не ограничивал Православия одной русской его формой, к тому же формой самой младшей, тогда как восточное Православие было на тысячу лет старше нашего, а сербы и болгары были крещены тоже до нас, русских. В своей молодости он видел изгнанного из Сербии государственной властью митрополита Белградского Михаила (Иовановича) и с большой любовью вспоминал его светлый исповеднический образ.

В памятный 1913 год на торжества Дома Романовых именно по инициативе митрополита Антония был приглашен Антиохийский патриарх Григорий, чтобы показать русским давно уже ими забытый чин патриаршего служения и самую фигуру восточного патриарха. Митрополит, как я уже упоминал, любил служить по-гречески, почти всегда несколько возгласов делал по-гречески, а то и всю службу совершал на этом языке. Он очень был рад своей командировке от Синода в Палестину, чтобы ознакомиться на месте с делами Миссии и Палестинского общества. Он очень радовался моей туда поездке, вспоминал свое там пребывание, отдельных архиереев тамошних, сценки из жизни. Я его потешал повествованиями, не без присущей мне слабости имитировать действующих лиц.

Он скорбел о потере церковного чутья многими сербскими архиереями и священниками, не любил их обмирщенности, подстриженности, штатскости, политиканства. Да и в современных афинских эллинах он не мог не усмотреть всего того, что предвидел за 80 лет до этого чуткий и умный Константин Леонтьев.

Кстати, о Леонтьеве. Как ни странно, митрополит его недооценивал. То есть, точнее, он любил Леонтьева за его любовь к грекам, и именно к грекам, а не просто к восточным собратьям. Ведь Леонтьев был чистый филэллин и очень сдержанно, чтобы не сказать больше, относился к славянофильству. Митрополит ценил Леонтьевские публицистические сочинения, но совершенно мало знал и никак не восторгался Леонтьевым как литератором, как художником, как изумительным бытописателем Востока и особливо тогдашней Греции. Маленькая подробность еще. Многие знают, что Леонтьев принял «тайное» пострижение с именем Климента. Но в своей яркой книге о Леонтьеве Бердяев ничего не написал (вероятно, этого он и не мог узнать) о погребении Леонтьева. Леонтьев умер в Сергиевом Посаде. Митрополит Антоний мне сам говорил, что он, тогда архимандрит-ректор Московской академии, совершил отпевание Константина Николаевича, или, уже по-церковному, «монаха Климента». Думаю, что барство и натуралистический эстетизм Леонтьева отвращали Антония от него.

Возвращаясь к вопросу о вселенскости христианства, должен заметить, что владыка Антоний хотел в этом, главным образом, найти примиряющий этнический элемент наднациональности христианства. Шовинизм в церковных делах, будь то греческий, или сербский, или русский, был ему донельзя противен и чужд. Русское в Православии, равно как и греческое или арабское, с исключительностью по отношению к другим обликам церковности, было для него провинциализмом и отрицанием того, что во Христе ни эллин, ни иудей, ни варвар, ни скиф. Поэтому-то он и почитал в особенности греков перед всеми другими, что у них мерило церковности и чище и незамутненнее, что они сами классичнее, но, конечно, укорял греков в нечувствии в арабском или болгарском вопросе. Но саму схизму болгарскую по существу порицал. Он не сочувствовал шовинистически настроенным греческим архиереям-венизелиотам, а самого Венизелоса не мог любить за масонский либерализм, за его несоответствие антониевскому византийскому политическому идеалу. Антоний очень чтил примат Константинопольского патриарха, сам в начале эмиграции раскритиковал проект епископа Вениамина (Федченкова) о создании в Константинополе русского Высшего Церковного Управления, но когда переехал в Сербию и когда его убедили возглавить знаменитый Карловацкий Собор и Синод, он этим самым противоречил своим же взглядам на территориальный, а не национальный принцип в устройстве Церквей. Не любя митрополита Евлогия за многое, он все же оценил его решение идти из Москвы прямо непосредственно к Константинопольскому патриарху за защитой.

Вспоминаю по этому поводу и такую подробность. В начале изгнания митрополит Антоний был в Афинах в гостях у архиепископа Мелетия (Метаксакиса), с которым тогда были у него отношения очень сердечные. Митрополит Мелетий, как архиепископ всея Эллады, оказывал все почести нашему митрополиту. Как-то зашел у них разговор о преимуществах Константинопольской кафедры и о каком-то расширительном толковании этих преимуществ тогдашним Вселенским патриархом. Мелетий особенно нападал на патриарха. Антоний спросил его, как он, Мелетий, к этим правам относится и что бы он стал делать, буде Промысл приведет его на Вселенскую кафедру. Мелетий заверил, что он не будет этими правами расширительно пользоваться, и отрицал вообще особые права Константинополя. Через несколько лет Промысл действительно судил Мелетию занять престол Златоуста и Флавиана, и он, конечно, настаивал на своих правах, толковал их еще более упрямо в расширительном смысле, да и вообще проявил себя неблаговидно в свои годы патриаршествования в Константинополе (новый стиль, автокефалия Польской Церкви, автономия Финляндии, Латвии, Эстонии и острейший венизелизм), чего ему Антоний никогда не прощал.

Но вообще, признавая вселенский принцип превыше всего в устроении Церкви, Антоний все же отдавал преимущество культуры, традиции, вкуса, стиля первому и наиболее классическому народу православного Востока - грекам. Он был великий и убежденный филэллин.

Митрополит свою церковность проводил очень последовательно и строго и в личной жизни. Он был неумолимый противник всякого новаторства в Церкви. Носил длинные волосы (они были прямые и некрасивые), широкую, окладистую, чисто русскую бороду. Такие бороды были у старообрядческих начетчиков, бояр, целовальников, купцов и однодворцев. Вообще лицо было очень русское и очень породистое, но не утонченно-барское. Это была скорее какая-то земская сила, что-то кондовое, круто замешанное. Итак, волос никогда не стриг. Посты соблюдал неукоснительно. До Сербии мяса никогда не ел и очень возмущался, когда его в Греции в Афинах накормить хотели мясом. «Да что я, басурманин что ли какой?» Но в Сербии, видя, что архиереи вкушают мясо, он и сам, хотя безо всякого услаждения, ел мясо и нас, «студентиков», угощал колбасой, приговаривая старый семинарский анекдот, что слово «колбаса» еврейского происхождения, так как «кол» значит всякая, а «басар» - плоть, и что, следовательно, в колбасе всякая скотинка участвует: и корова, и свинья, и лошадь, а может быть, и кошка, или собака. В гостях он не рекомендовал подчеркивать свое постничество, а вкушать что дают. А если молодой студент или монах начинал злоупотреблять постными упражнениями, то митрополит очень настойчиво заставлял оскоромиться в постный день. «Чтобы смирился, чтобы не зазнавался. Ибо Царство Божие не есть ястие или питие, а правда, радость и мир о Дусе Святе».

Любил чай, предпочтительно с молоком и обязательно с вареньем. Особенно любил клубничное. Любил все сладкое, как дети. Вина не пил, а так как в Карловацкой Патриархии всегда давали к обеду вино, то митрополит хорошее белое вино разбавлял водою. Крепких напитков и в рот не брал.

Нравственности он был безупречной. Любил, даже публично (что бывало не всегда удачно), заявлять, что он девственник. Этим он воспитательно действовал (знаю это из нескольких примеров) на многих. В наше безнравственное и либертинское время это поражало и внушало уважение. Знаменитые слова и анекдоты, которыми так любят укорять митрополита, были, может быть, даже каким-то клапаном для выхода его острословия, его таланта, наблюдательности и большой начитанности и наслышанности в российской словесности и остроумии.

Вообще же владыка был чист сердцем, как ребенок, очень добр, бессребреник и нестяжатель. Любил дарить книги, одежду, четки, кресты, иконы и т.д. Поэтому владыка очень неодобрительно относился к тем архиереям из вдовых священников, за которыми тянется длинная вереница родственников, племянников, зятьев, шуринов и прочее, что все ложится бременем на бюджет архиерейского дома или монастыря. Вообще любил монашество, самый принцип несвязанности ни миром, ни семьей, ни общественными предрассудками. Любил монашескую нестяжательность и чистоту души у тех, кто их умел нескверно соблюсти в иночестве.

Обладая сам очень острым от природы умом, но умом не изощренным в тонкостях научных методов нашего времени, Антоний поэтому и считал ученостью только то, что исходило от природной силы ума. Он отрицал эрудицию, потому что в ней не видел творчества. А признавал научное делание только самобытное, только творческое, только раскрывающее что-либо новое, будь то или толкование священного текста, или изложение какой-нибудь нравственной или догматической истины. Помню, как он однажды при мне презрительно сказал о какой-то очень ценной русской исторической монографии: «Да ведь это компиляция; все с немцев содрано...» Напрасны были все мои попытки доказать владыке, что то, что он называет «компиляцией», правильнее было бы назвать библиографической эрудицией, необходимо нужной для успешной работы над предметом. Он не понимал или не хотел понять того, что эти компиляции избавляют дальнейшие поколения ученых от необходимости самим проделывать всю ту аналитическую работу, которую проделал «компилятор». Его раздражало перечисление всех мнений ученых экзегетов текста. Ему хотелось иметь ясный ответ на тот или иной стих Писания или вскрыть общую мысль книги, совершенно не углубляясь в то, что могут быть влияния, источники, школы, направления. Все книги Писания были автентичны. Весь текст был неповрежден. Вопрос интегритета его просто раздражал. Также раздражали его уточнения какой-нибудь хронологической даты. А пуще всего он сердился при вопросе об «антиохизме» или «александризме» в богословии...

Да, в свое время архимандрит Антоний многих и многих спас от Ренана, показав всю его дешевку. Тогда Ренан был в моде и был опасен. Наше время знает Древса, Делича, Вельгаузена и многих других, против которых нужно иное оружие, выкованное в более серьезной научной лаборатории. То же можно сказать и про многие другие области историко-богословского ведения. Как и многие наши консерваторы среди благочестивых архиереев и мирян, Антоний смертельно боялся вопроса о неподлинности источника. Он считал достижением, скажу больше, панацеей против всей ветхозаветной критики диссертацию епископа Фаддея (Успенского) о единстве Книги пророка Исаии. Он просто не понимал что значит критика текста, в чем проблема интегритета или автентичности текста. Он был более в этом отставшим, чем знаменитый профессор Санкт-Петербургской академии ученый протоиерей Герасим Павский, который еще во времена Филарета говорил о неединстве пророка Исаии и лекции которого были с разрешения тогдашнего начальства литографированы, и по ним студенты сдавали свои экзамены. Точно так же я его однажды насмерть огорчил, доказывая ему неподлинность ареопагитиков или что IV и V книги против Евномия написаны вовсе не святителем Василием Великим, а, вероятно, Дидимом Слепцом, и т.д. и т.д.

Был ли Антоний поэтому обскурантом? Отнюдь нет! Утверждаю это со всей решительностью. Просто он был сын своего века. Он остановился в своем научном развитии в то время, когда богословская наука и в России, и на Западе начала проходить свой интереснейший этап. Митрополиту не хватало прежде всего нашей теперешней научной эрудиции, известной дрессировки научного сознания. Но он не отрицал науку, не запрещал искать. Ему, может быть, было даже и чуждо все это историко-критическое исследование. Ум его был направлен на другое. Характерны его неисторичность и немистичность. Не побоюсь сделать смелое обобщение: Антоний был сын позитивистического века, он начал борьбу против протестантского рационализма, против латинской схоластики и сам с ними боролся оружием рационализма. В каком-то смысле он был позитивист (конечно, не в вульгарном смысле, не в духе отрицателей 70-х годов).

Но, конечно, не ум - будь он природный и неотшлифованный или искушенный эрудицией и библиографиями, - был главным и могущественным оружием Антония. Антоний не теоретик только нравственного значения догматов и морализирования в теологии. Антоний был сам исключительным носителем высокого нравственного авторитета.

Филарет Московский покорял своей мудростью, Болотов и Глубоковский раздавливали всем колоссальным грузом своей начитанности и владением научным методом, Иоанн Кронштадтский прежде всего был молитвенник и т.д., а Антоний покорял, очаровывал силою своего нравственного влияния на молодежь. Он незаметно, как-то автоматически опутывал молодые души силою своего пастырского влияния, своей сострадательной любви. Он не только проповедовал эту любовь, но он ее осуществлял. Он болел с грешником, переживал его грех, как свой собственный. Как он и сам говорит, в пастырском сердце это сострадание, это совместное переживание не дает уже места отдельному «я» от «ты»; в нем уже только одно «мы». Он так близко принимал к сердцу грех другого человека, потому что это нарушало дело Христова искупления, это вносило дисгармонию. В этом он напоминал, как ни парадоксально такое сопоставление, архимандрита Феодора Бухарева, который просто страдал и мучился малейшими проступками студентов академии, так как это нарушало искупительное дело спасения Христом всего человечества. (Боже, что бы сказал Антоний, если бы узнал такое мое сравнение его с «расстригой» Бухаревым!) Антоний был воплощенная нравственность и совесть, хотя бы и у него были свои мелкие грехи и, может быть, даже крупные заблуждения.

В 1935 году, к 50-летнему юбилею Антония, ему написал исключительное по искренности письмо профессор А.В. Карташев. Он, между прочим, писал: «Вы человек с душой огромного, почти сверхчеловеческого калибра. Дело не в талантах только ума и культуры, а в чрезвычайной широте и зоркости сердца, властно охватывающего людей подобно тому, как охватывает их родительская любовь, мать-природа, сила красоты или сила благодатная церковного богослужения. Нечто самоочевидное, бесспорно ценное, перед чем невольно замолкает и трепещет заурядное ничтожество. От В.В. Болотова веяло как бы сверхчеловечностью интеллекта. От Вас идут волны таких же озарений сердца и совести… Я считаю, что не быть Вами очарованным, по крайней мере эстетически, если не духовно, могут только люди нецерковные и бездарные... Взирая на пламенеющий костер любви в Вашем широком святительском сердце, я не могу не лобызать его с дерзновением духовного сына, укрепляемого Вашим влекущим образом всецелой преданности Господу Иисусу Христу и Его Святой Церкви в плоти нашего родного русского Православия».

Многое еще хотелось бы записать о митрополите, но довольно и этого малого. Это - мало, ибо и малое время знал я его. Мне не дано было видеть его утреннюю звезду, восходившую на Востоке русского неба в 90-е годы прошлого века; я не видел яркого и светлого сияния Антония в полдень его жизни; мне дано было с ним встретиться тогда, когда уже «к вечеру преклонился день» его жизни, но я счастлив тем, что видел его «тихий свет святой славы», что я на «западе его солнца» облобызал хладеющие руки, которые на меня низвели огонь апостольской благодати.

В 1925 году в Стокгольме состоялась первая всецерковная конференция экуменического движения «Жизнь и труд». В июле 1937 года в Оксфорде состоялась вторая всецерковная конференция этого движения, одобрившая создание Всемирного Совета Церквей для объединения всех экуменических движений. В августе 1937 года в Эдинбурге прошла конференция экуменического движения «Вера и церковное устройство», также выразившая согласие с созданием Всемирного Совета Церквей.

Троицкий В.А. (впоследствии архиепископ Иларион). Очерки из истории догмата о Церкви. - Сергиев Посад, 1912; Священномученик Иларион (Троицкий). Творения: В 3 т. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004. Т. 1. С. 56.

Имеются в виду претензии Константинопольских патриархов на управление всеми православными приходами за пределами канонических территорий Поместных Православных Церквей.

Естество, природа, существо (греч.).

Византийские императоры из династии Ангелов.

Во время Первой мировой войны митрополит Антоний предлагал по церковным соображениям отдать Константинополь грекам, в то время как лидер кадетской партии П.Н.Милюков считал, что экономические интересы России требуют овладения Босфорским и Дарданелльским проливами, а значит и Константинополем.

07 / 04 / 2007

(Храповицкий Алексей Павлович; 17.03.1863, с. Ватагино Крестецкого у. Новгородской губ.- 10.08.1936, г. Сремски-Карловци, Югославия), митр. Киевский и Галицкий, первоиерарх Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ). Род. в семье помещика из старинного дворянского рода. Детство А. Храповицкого прошло в родном селе и в Новгороде, в С.-Петербурге он окончил с золотой медалью 5-ю классическую гимназию. Религ. воспитанием обязан матери, еще в детстве решил посвятить себя служению Церкви. В юности испытал влияние Ф. М. Достоевского , личность к-рого являлась предметом внимания и темой сочинений А. в течение всей его жизни. (Мнение о том, что А. является прототипом Алеши - одного из героев романа «Братья Карамазовы»,- неверно, поскольку А. не был лично знаком с Достоевским.) Духовное формирование А. П. Храповицкого было связано с чтением творений отцов Церкви и житий святых, увлечением идеями славянофилов. А. изучал также труды В. С. Соловьёва , идеи к-рого впосл. критиковал прежде всего за прокатолич. направленность. Важным событием в жизни юноши стало его знакомство с просветителем Японии, начальником японской правосл. миссии архим. св. Николаем (Касаткиным) и его сотрудниками.

В 1881 г., несмотря на возражения отца, А. П. Храповицкий поступил в СПбДА, где сблизился с М. М. Грибановским (впосл. еп. Таврический Михаил), к-рый первым после 20-летнего отсутствия в СПбДА постригов студентов в монашество принял иночество; эта дружба укрепила в Храповицком желание посвятить себя служению Церкви в качестве ученого монаха. На 3-м курсе он под руководством проф. А. Е. Светилина приступил к написанию канд. соч. «Психологические данные в пользу свободы воли и нравственной ответственности».

Перед окончанием академии, 18 мая 1885 г., Храповицкий принял постриг с именем А. По завершении в том же году академического курса А. был удостоен ученой степени канд. богословия. 12 июня рукоположен во иеродиакона, 29 сент.- во иеромонаха, оставлен в СПбДА профессорским стипендиатом и назначен субинспектором. В 1886/87 г. преподавал гомилетику, литургику и церковное право в Холмской ДС. После назначения в 1887 г. на должность ректора СПбДА архим. Антония (Вадковского) , вскоре хиротонисанного во епископа, А. вернулся в академию уже в качестве преподавателя. В 1887-1889 гг. А. состоял в академии сначала и. о. доцента, затем доцентом по кафедре Свящ. Писания ВЗ, с 1889 г. исполнял обязанности инспектора СПбДА. Результатом занятий библеистикой стало соч. А. «Толкование на кн. пророка Михея» (СПб., 1890), раскрывающее мессианское значение книги. В 1888 г. за расширенное и переработанное кандидатское сочинение советом СПбДА А. был возведен в ученую степень магистра богословия. В 1887 г. вышла в свет статья А. «Правилен ли взгляд на церковную проповедь как только на передачу учения Церкви?», в к-рой он впервые сформулировал свое отношение к проповеди как к средству «пробуждения деятельного религиозного чувства». В 1888/89 г. А. читал в академии курс введения в круг богословских наук. Во время учебы и преподавания в СПбДА сформировались богословские взгляды А., вызывавшие впосл. полемику; в эти же годы состоялось его знакомство со св. прав. Иоанном Кронштадтским , продолжавшееся и во время ректорства А. в МДА. Бесценный опыт кронштадтского праведника стал одной из основ курса пастырского богословия, составленного А. Большое значение для судьбы А. имели и его знакомства с С. А. Рачинским , О. Ф. Миллером , с буд. обер-прокурором Синода В. К. Саблером . В кон. 80-х гг. XIX в. А. через архим. Антония (Вадковского) лично познакомился с В. С. Соловьёвым.

В 1890 г. А. был назначен ректором С.-Петербургской ДС с возведением в сан архимандрита, в 1891 г. (в возрасте 27 лет) - ректором МДА. Имея возможность как ректор занять любую из академических кафедр, А. выбрал пастырское богословие, поскольку считал первоочередной задачей духовной школы, в т. ч. высшей, подготовку просвещенных пастырей. В период ректорства в МДА А. сформировался как церковный администратор: будучи близок к студенчеству, А. авторитарно руководил профессорской корпорацией, действуя в духе нового академического устава 1884 г., значительно ограничившего автономию духовных академий, гарантированную уставом 1869 г. (см. Уставы духовных школ). Благодаря А. в 1892 г. в МДА начал выходить ж. «Богословский вестник» . Как богослов А. в это время выступал с позиций нравственного раскрытия догматического учения Церкви, опубликовав свое лучшее произведение в этом направлении «Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы» (речь на торжествах в честь 500-летия преставления прп. Сергия Радонежского). В 1893/94 г. А. сблизился с инспектором МДА архим. Сергием (Страгородским) , буд. Патриархом Московским и всея Руси. Именно А. побудил архим. Сергия издать и защитить в качестве магистерской диссертации (1895) соч. «Православное учение о спасении», к-рое А. рассматривал как важнейшую веху в становлении самостоятельного правосл. богословия, свободного от зап. влияний. В годы ректорства А. в МДА состоялось его знакомство с Л. Н. Толстым , к-рого впосл. А. неоднократно пытался вернуть в лоно Церкви, выступая с критикой его религиозно-нравственных идей.

Одной из главных забот А. как ректора было привлечение студентов к принятию иночества. В монашестве ректор видел не столько вид подвижничества, выбор к-рого должен проистекать из духовной устремленности личности, сколько своего рода передовой отряд Церкви воинствующей . Большинство из 60 пострижеников А. времен его ректорства в академиях стали архиереями, хотя нек-рые из студентов делали под влиянием А. выбор, превышавший их силы, и их монашеская жизнь складывалась неудачно. Подход А. к постригу студентов привел к конфликту с Московским митр. Сергием (Ляпидевским) . Митр. Сергий полагал, что не следует постригать в монахи кандидатов до 30 лет, в то время как возраст выпускников ДА в среднем составлял 23-24 года. Конфликт стал причиной перевода А. в Казань на должность ректора КазДА (1895).

7 сент. 1897 г. А. был хиротонисан во епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии (с 1 марта 1899 1-й викарий с титулом епископ Чистопольский). В КазДА читал курс пастырского богословия, на основе к-рого с 1896 г. неоднократно издавал собрание лекций и статей. В годы ректорства в Казани А. по-прежнему старался привлечь студентов к постригу в монашество. А. была близка миссионерская направленность обучения в КазДА, имевшей специальное миссионерское отделение, в 1897 г. ректор выступил инициатором проведения в Казани 3-го Всероссийского миссионерского съезда.

14 июля 1900 г. А. был переведен на самостоятельную Уфимскую и Мензелинскую кафедру, 14 авг. избран почетным членом КазДА. В 1900 г. в Казани вышло его первое собрание трудов в 3 томах, включавшее в себя догматические и философско-критические статьи, а также проповеди. Поскольку значительная часть населения Уфимской губ. исповедовала ислам , А. прилагал усилия для развития правосл. миссии, привлекая для этого выпускников КазДА. Много внимания А. уделял налаживанию в епархии уставного богослужения и проповедничества. Особым событием в жизни А. стало его приветственное послание Патриарху К-польскому Иоакиму III в 1901 г. по случаю его вторичного восшествия на Патриарший престол. В послании, напечатанном в «Уфимских ЕВ», А. открыто проявил себя сторонником Патриаршего возглавления Церкви, что вызвало возмущение обер-прокурора К. П. Победоносцева .

22 апр. 1902 г. А. был назначен на Волынскую и Житомирскую кафедру, в те годы самую крупную по числу приходов в РПЦ. Новый энергичный архиерей прежде всего покончил со взяточничеством и поборами с духовенства, ввел неукоснительный порядок уставных богослужений; стремился укрепить в духовенстве любовь к пастве, обратить его, по словам А., «от буржуазности к народности, от светскости к Православию», в то же время постоянно заботился о материальном положении клириков. В 1904 г. А. обратил внимание на состояние находившегося в руинах древнего овручского во имя свт. Василия Великого мон-ря . На собрании Владимиро-Васильевского братства в Житомире по инициативе А. был принят обет воссоздать храм ради благополучного исхода войны с Японией. Начались сборы пожертвований, в 1906 г. строительство развернулось полным ходом, в 1907 г. был объявлен всероссийский сбор средств, к кон. 1910 г. воссоздание храма было завершено. 3 сент. 1911 г. храм был освящен А. в присутствии мч. имп. Николая II . Значительными событиями в жизни Волынской епархии стали организованные А. празднования в связи с 300-летием со дня кончины защитника Православия в Западном крае кн. Константина Константиновича Острожского (1908) и 150-летием Холмской ДС (1910). Особое внимание А. уделял возрождению Почаевской лавры , в к-рой сразу после своего назначения на кафедру начал строительство нового храма во имя Св. Троицы - точной копии Троицкого храма в ТСЛ, освящение собора состоялось 9 янв. 1912 г. в присутствии имп. Николая II.

В марте - апр. 1908 г. А. руководил Высочайше назначенной ревизией КДА (в рамках проводимых Синодом ревизий духовных академий). Ревизия, осуществлявшаяся А. с позиций неприятия академической автономии, вызвала протест со стороны корпорации КДА, что нашло отражение в брошюре А. «Правда о Киевской Духовной Академии» (К., 1907). В связи с ревизией был вынужден покинуть КДА ее ректор еп. Платон (Рождественский) , что, по мнению биографов А., стало причиной неприязненных отношений между иерархами в эмиграции.

Благодаря А. активизировалась работа по введению в общецерковное употребление новых богослужебных текстов. Осенью 1905 г. епископ обратил внимание Святейшего Синода на отсутствие в служебных Минеях неск. служб святым, к-рым положен полиелей . Результатом этого обращения стало определение Синода от 1908 г. о скорейшем издании дополнительной Минеи, А. было поручено ее редактирование (изд.: СПб., 1909), А. стал также инициатором издания сб. «Молитвы, чтомыя от предстоятеля во дни различных праздников и молений церковных» (СПб., 1915), в к-рый вошли тексты, прежде распространявшиеся в виде рукописей, либо труднодоступные местные публикации. По поручению Синода А. редактировал богослужебные последования перед разрешением их к богослужебному употреблению.

Указом Синода от 19 мая 1914 г. А. был назначен на Харьковскую и Ахтырскую кафедру. После Февральской революции 1917 г. из-за негативного отношения к нему новых властей и части клириков епархии архиерей был вынужден подать прошение об увольнении на покой. 1 мая 1917 г. уволен с кафедры с назначением местожительства в Валаамском мон-ре . Во время пребывания на Валааме А. написал соч. «Догмат искупления», вызвавшее впосл. споры среди правосл. богословов. В авг. 1917 г. на епархиальном собрании в Харькове А. вновь был избран архиепископом Харьковским и Ахтырским, 16 авг. Синод утвердил избрание.

25-27 июня 1926 г. в Сремски-Карловци состоялся Архиерейский Собор РПЦЗ под председательством А. В связи с кончиной 7 апр. 1925 г. Святейшего Патриарха Тихона Собор признал Местоблюстителем Патриаршего престола митр. Крутицкого сщмч. Петра (Полянского) и рассмотрел текущие церковные дела. На Соборе Синод РПЦЗ потребовал безусловного подчинения себе всего рус. церковного зарубежья, это требование вызвало протест со стороны митрополитов Евлогия и Платона, к-рые согласились признавать за Собором и Синодом только «морально-общественное, но отнюдь не каноническое и не судебно-административное значение» (Евлогий . С. 559). В итоге от РПЦЗ откололись Западноевропейский (см. Западноевропейский экзархат рус. правосл. приходов) и Североамериканский митрополичьи округа (см. Митрополичий округ в Сев. Америке).

9 сент. 1927 г. Архиерейский Собор РПЦЗ, возглавляемый А., определил прекратить сношения с церковной властью в Москве и категорически отказался исполнить адресованное зарубежному рус. духовенству требование Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Нижегородского Сергия (Страгородского) дать подписку о лояльности советскому правительству во всей своей общественной деятельности. 9 мая 1928 г. митр. Сергий и Временный Свящ. Синод указом на имя митр. Евлогия (Георгиевского) подтвердил его каноническую правоспособность продолжать возглавление западноевроп. приходов РПЦ, установленное Патриархом Тихоном, а все определения руководства РПЦЗ, направленные против митр. Евлогия, признавались не имеющими канонической силы. В указе содержалось также напоминание об упразднении ВЦУЗ, совершенном Патриархом Тихоном, Свящ. Синодом и ВЦС 5 мая 1922 г. и подтвержденном указом Патриарха Тихона от 10 нояб. 1923 г.

23 мая 1933 г. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергий обратился к Сербскому Патриарху Варнаве с просьбой принять на себя посредничество в переговорах с руководством РПЦЗ с целью примирения РПЦЗ с РПЦ. 25 мая 1934 г. Патриарх Варнава сообщил Заместителю Патриаршего Местоблюстителя о решительном отклонении А. предложения митр. Сергия. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя и Временный при нем Патриарший Синод РПЦ 22 июня 1934 г. предали архиерейскому суду и запретили в священнослужении А. и группу единомышленных с ним архипастырей РПЦЗ. А. не подчинился этому решению, считая, что оно издано по требованию советских властей. В этом он был поддержан Патриархом Варнавой и епископатом Сербской Церкви, сохранившей с РПЦЗ молитвенное общение.

В течение всего времени пребывания за границей А. продолжал именоваться митр. Киевским и Галицким. В марте 1931 г. решением Архиерейского Синода РПЦЗ А. был присвоен титул «Блаженнейший», Архиерейский Собор РПЦЗ, заседавший в Сремски-Карловци 25-30 мая 1931 г., утвердил это решение Архиерейского Синода. В кон. 20-х гг. А. поразило неизлечимое нервное заболевание, приведшее к параличу ног. В авг. 1932 г. А. руководил работой очередного Архиерейского Собора, на к-ром по его предложению был избран наместник председателя Архиерейского Собора и Синода, к-рым стал архиеп. Анастасий (Грибановский) , возведенный в 1935 г. в сан митрополита. Архиерейский Собор РПЦЗ (16 окт.- 7 нояб. 1935) под руководством А. признал еретическим учение о Софии , Премудрости Божией , прот. С. Булгакова , бывшего в то время деканом Православного богословского ин-та в Париже. Это еще более осложнило отношения РПЦЗ с Западноевропейским митрополичьим округом.

После кончины А. гроб с его телом был перевезен из Сремски-Карловци в Белград и установлен в кафедральном соборе. 13 авг. Патриархом Варнавой и сонмом архипастырей была совершена Божественная литургия. Отпевание совершил митр. Анастасий (Грибановский). Погребен почивший на рус. участке Нового кладбища Белграда в Иверской часовне. Сохранился живописный портрет А. работы М. В. Нестерова 1917 г. («Архиерей». ГТГ).

А. является выдающимся духовным писателем, автором многочисленных книг и статей по апологетическому, догматическому, нравственному и пастырскому богословию, библеистике, вопросам церковного управления, а также работ на общеполитические, ист., историко-лит. темы. Экклезиологические воззрения А. испытали несомненное влияние А. С. Ансельма Кентерберийского , в соответствии с к-рой Голгофская жертва Христа принесена ради удовлетворения бесконечного Божиего правосудия, оскорбленного безмерным грехом Адама . Еще в годы учебы в академии сформировался особый взгляд А. на искупление Иисусом Христом рода человеческого: «Должно думать, что в ту, Гефсиманскую, ночь мысль и чувство Богочеловека объяло всех падших людей в числе их многих миллиардов и оплакало с любовною скорбью всякого в отдельности, что, конечно, было доступно только сердцу Божественному, всеведущему. В этом и состояло наше искупление... Мы уверены, что тяжкие муки Спасителя в Гефсимании происходили от созерцания греховной жизни и греховной настроенности всех человеческих поколений и что слова Господни: «Да мимоидет от Меня чаша сия» - относятся не к предстоящему Ему Распятию и смерти, а именно к этому, совершенно было подавившему Его настроению глубокой скорби за столь любимый Им грешный человеческий род» (Цит. по: Флоровский . Пути русского богословия. С. 436). Т. о., в искупительном подвиге Спасителя самым важным моментом А. считал не Голгофскую жертву, а страдания, к-рые Господь Иисус Христос испытал во время гефсиманской молитвы и к-рые были вызваны, по выражению А., «сострадающей любовью Богочеловека». Телесные муки и крестная Смерть нужны были для того, чтобы верующие оценили степень Его страданий. По А., искупление для человека есть дарованная ему способность совершать свое собственное спасение через духовное совершенствование, через нравственную борьбу и богообщение. Эта способность и была дарована Христом силою Его сострадающей любви.

Сотериологические взгляды А. вызвали острую полемику. Прот. И. Мейендорф , называя учение А. об искуплении «явно несовместимым с православным пониманием», писал: «Такого рода психологизирование представляет собой попытку опротестовать учение Ансельма об «удовлетворении», но само по себе является неприемлемым» (Введение в святоотеческое богословие. Клин, 2001. С. 366). Не только сотериологию А., но и общее направление его богословской мысли прот. Г. Флоровский определил как «моралистический психологизм», подчеркивая, что А. не интересуют онтологические основания его учения, его соответствие догматам Халкидонского Собора о 2 природах Христа и VI Собора (см. Вселенские Соборы) о 2 волях. Однако А. не был основоположником этого направления. Оно возникло в рус. богословии в кон. XIX в. как попытка оживить находившуюся под влиянием схоластики богословскую мысль, придав ей характер «нравственного монизма» (по определению А.). Нек-рые критики, в т. ч. митр. Елевферий (Богоявленский) , архиеп. Феофан (Быстров) , указывали на наличие в учении А. ереси пелагианства - в ошибочном понимании А. первородного греха. Признавая (в отличие от Пелагия) греховную испорченность природы, с к-рой рождается человек, А. не считал единственным источником этой испорченности Адама и Еву . По его словам, «Адам был не столько виновником нашей греховности, сколько первым по времени грешником, а если б мы не были его сынами, то все равно согрешили бы». В трудах по пастырскому богословию А. недостаточное внимание уделял таинствам и молитве как основам духовной жизни и деятельности пастыря.

Соч.: ПСС: [В 4 т.]. Т. 1-3. Каз., 1900; Т. 4. Почаев, 1906; ПСС: В 3 т. СПб., 1911-19132; ПСС: В 7 т. Н.-Й., 1963-1969; Избр. соч. Белград, 1935; Психологические данные в пользу свободы воли и нравственности: Магист. дис. СПб., 18882; Толкование на книгу св. пророка Михея. СПб., 1890; Беседы о превосходстве православного понимания Евангелия сравнительно с учением Л. Толстого. СПб., 1891; Общественное благо с точки зрения христианской и с современной - позитивной // БВ. 1892. № 6. С. 413-438; Нравственная идея догмата Пресв. Троицы // Там же. № 11. С. 149-172 (отд. изд.: Каз., 18982); Две крайности: паписты и толстовцы // Там же. 1895. № 2. С. 181-194; № 5. С. 179-193; Из чтений по пастырскому богословию. Каз., 1896, 1900 (переизд.: Пастырское богословие / Изд. Успенского Псково-Печерского мон-ря. М., 1994); Разговор магометанина с христианином об истине Пресв. Троицы // Уфимские ЕВ. 1900. № 19. Отд. неофиц. С. 645-660; Нравственный смысл основных христианских догматов. Вышний Волочек, 1906; О восстановлении Патриаршества в России. Почаев, 1908. М., 1912; О загробной жизни и вечных мучениях // ВиР. 1915. № 12. С. 805-812; Догмат искупления. Серг. П., 1917; Переписка с представителями Епископальной церкви в Америке. Х., 1918; Словарь к творениям Достоевского. София, 1921; Церковь и политика // Двуглавый орел. 1922. № 26. С. 1-6; Опыт христианского православного катехизиса. Сремски Карловцы, 1924, 1989р; Церковное учение о Св. Духе. П., 1927; Творения св. ап. Иоанна Богослова. Варшава, 1928; Исповедь. Варшава, 1928. М., 1996п; Пушкин как православный мыслитель. Белград, 1929; Что следует разуметь под «спасающей верой»?/ Предисл. патр. Варнавы. Белград, 1932; Мысли митр. Антония, записанные П. С. Лопухиным. Сремски Карловцы, 1937. Н.-Й., 19612; О положении церкви в Сов. России и о духовной жизни рус. народа // Правосл. путь. Джорд., 1959. С. 68-118; Нравственная идея важнейших христианских православных догматов. Н.-Й., 1963; Ф. М. Достоевский как проповедник возрождения. Н.-Й., 1965; Письмо митр. Антония к кн. Г. Н. Трубецкому // Вестн. РСХД. 1987. № 151. С. 237-240; Письма. Джорд., 1988; О Пушкине. М., 1991.

Лит.: Попов И . В . [Рец.] Еп. Антоний. Полное собр. cоч. Т. 1-3. Каз., 1900 // БВ. 1901. № 1. С. 171-187; Никольский В . О богословских трудах высокопреосв. Антония, еп. Волынского // Казанские ЕВ. 1911. № 44. С. 49-85; Ромашков Д ., свящ . Ученик об учителе. Х., 1914; Елевферий (Богоявленский), митр . Об искуплении: Письма к митр. Антонию в связи с его сочинениями. П., 1937; Флоровский . Пути русского богословия. С. 426-438, 564-566; Серафим (Соболев), архиеп . Искажение православной истины в русской богословской мысли. София, 1943; Зеньковский В . В . История русской философии. П., 1950. Т. 2; Никон (Рклицкий), архиеп . Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митр. Киевского и Галицкого. Н.-Й., 1956-1963. Т. 1-10; Троицкий С . В ., проф . О неправде карловацкого раскола. П., 1960; Мануил . Ч. 1. С. 313 - 330; РПЦЗ. 2 т.; Иустин (Попович), архим . Тайна личности митр. Антония и его значение для православного славянства // Правосл. жизнь. Джорд., 1976. № 8. C. 1-13; Шоломова С. Б . «Остаюсь Ваш доброжелатель и богомолец...»: К истории взаимоотношений священника Павла Флоренского и митрополита Антония (Храповицкого) [публ. переписки] // ЖМП. 1998. № 6. С. 67-80; Косик В . И . Русская Церковь в Югославии (20-40-е гг. XX в.). М., 2000; Кравецкий А . Г ., Плетнева А . А . История церковнославянского языка в России, кон. XIX - нач. XX в. М., 2001. С. 125-128, 264-266.

Э . П . Р .